Мы нуждаемся в дисциплине внешней именно потому, что у нас нет
внутренней дисциплины. Тут опять мы воспринимаем право не как правовое
убеждение, а как принудительное правило. И это еще раз свидетельствует о
низком уровне нашего правосознания.
VI
Характеризуя правосознание русской интеллигенции, мы рассмотрели ее
отношение к двум основным видам права -- к правам личности и к объективному
правопорядку. В частности, мы попытались определить, как это правосознание
отражается на решении вопросов организационных, т. е. основных вопросов
конституционного права в широком смысле. На примере наших интеллигентских
организаций мы старались выяснить, насколько наша интеллигенция способна
участвовать в правовой реорганизации государства, т. е. претворении
государственной власти из власти силы во власть права. Но наша
характеристика была бы неполна, если бы мы не остановились на отношении
русской интеллигенции к суду. Суд есть то учреждение, в котором прежде всего
констатируется и устанавливается право. У всех народов, раньше чем развилось
определение правовых норм путем законодательства, эти нормы отыскивались, а
иногда и творились путем судебных решений. Стороны, внося спорные вопросы на
решение суда, отстаивали свои личные интересы; но каждая доказывала "свое
право", ссылаясь на то, что на ее стороне объективная правовая норма. Судья
в своем решении давал авторитетное определение того, в чем заключается
действующая правовая норма, причем опирался на общественное правосознание.
Высоко держать знамя права и вводить в жизнь новое право судья мог только
тогда, когда ему помогало живое и активное правосознание народа.
Впоследствии эта созидающая право деятельность суда и судьи была отчасти
заслонена правотворческой законодательной деятельностью государства.
Введение конституционных форм государственного устройства привело к тому,
что в лице народного представительства был создан законодательный орган
государства, призванный непосредственно выражать народное правосознание. Но
даже законодательная деятельность народного представительства не может
устранить значения суда для осуществления господства права в государстве. В
современном конституционном государстве суд есть прежде всего хранитель
действующего права; но затем, применяя право, он продолжает быть и
созидателем нового права, Именно в последние десятилетия юристы теоретики
обратили внимания на то, что эта роль суда сохранилась за ним, несмотря на
существующую систему законодательства, дающую перевес писаному праву. Этот
новый, с точки зрения идеи конституционного государства, взгляд на суд
начинает проникать и в новейшие законодательные кодексы. Швейцарский
гражданский кодекс, единогласно утвержденный обеими палатами народных
представителей 10-го декабря 1907 года, выражает его в современных терминах;
первая статья кодекса предписывает, чтобы в тех случаях, когда правовая
норма отсутствует, судья решал на основании правила, которое он установил
бы, "если бы был законодателем". Итак, у наиболее демократического и
передового европейского народа судья признается таким же выразителем
народного правосознания, как и народный представитель, призванный
законодательствовать; иногда отдельный судья имеет даже большее значение,
так как в некоторых случаях он решает вопрос единолично, хотя и не
окончательно, ибо благодаря инстанционной системе дело может быть перенесено
в высшую инстанцию. Все это показывает, что народ с развитым правосознанием
должен интересоваться и дорожить своим судом как хранителем и органом своего
правопорядка.
Каково же, однако, отношение нашей интеллигенции к суду? Отметим, что
организация наших судов, созданная Судебными Уставами Александра II 20-го
ноября 1864 г., по принципам, положенным в ее основание, вполне
соответствует тем требованиям, которые предъявляются к суду в правовом
государстве. Суд с такой организацией вполне пригоден для насаждения
истинного правопорядка. Деятели судебной реформы были воодушевлены
стремлением путем новых судов подготовить Россию к правовому строю. Первые
реорганизованные суды по своему личному составу вызывали самые радужные
надежды. Сперва и наше общество отнеслось с живым интересом и любовью к
нашим новым судам. Но теперь, спустя более сорока лет, мы должны с грустью
признать, что все это была иллюзия и у нас нет хорошего суда. Правда,
указывают на то, что с первых же лет вступления в жизнь Судебных Уставов и
до настоящего времени они подвергались неоднократно таи называемой "порче".
Это совершенно верно; "порча" производилась главным образом в двух
направлениях: во-первых, целый ряд дел, преимущественно политических, был
изъят из ведения общих судов и подчинен особым формам следствия и суда; во
вторых, независимость судей все более сокращалась и суды ставились во все
более зависимое положение. Правительство преследовало при этом исключительно
политические цели. И замечательно, что оно сумело загипнотизировать внимание
нашего общества в этом направлении и последнее интересовалось только
политической ролью суда. Даже на суд присяжных у нас существовало только две
точки зрения: или политическая, или общегуманитарная; в лучшем случае, в
суде присяжных у нас видели суд совести в смысле пассивного человеколюбия, а
не деятельного правосознания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80