Но от этого мы не подвинемся ни на шаг вперед в нашем философском развитии.
Традиционная вражда русской интеллигенции к философской работе мысли
сказалась и на характере новейшей русской мистики. "Новый путь", журнал
религиозных исканий и мистических настроений, всего более страдал
отсутствием ясного философского сознания, относился к философии почти с
презрением. Замечательнейшие наши мистики, -- Розанов[18],
Мережковский[19], Вяч. Иванов[20] хотя и дают богатый
материал для новой постановки философских тем, но сами отличаются
антифилософским духом, анархическим отрицанием философского разума. Еще Вл.
Соловьев, соединявший в своей личности мистику с философией, заметил, что
русским свойственно принижение разумного начала. Прибавлю, что нелюбовь к
объективному разуму одинаково можно найти и в нашем "правом" лагере, и в
нашем "левом" лагере. Между тем как русская мистика, по существу своему
очень ценная, нуждается в философской объективации и нормировке в интересах
русской культуры. Я бы сказал, что дионисическое начало мистики необходимо
сочетать с аполлоническим началом философии. Любовь к философскому
исследованию истины необходимо привить и русским мистикам, и русским
интеллигентам-атеистам. Философия есть один из путей объективирования
мистики; высшей же и полный формой такого объективирования может быть лишь
положительная религия. К русской мистике русская интеллигенция относилась
подозрительно и враждебно, не в последнее время начинается поворот, и есть
опасение, чтобы в повороте этом не обнаружилась родственная вражда к
объективному разуму, равно как и склонность самой мистики утилизировать себя
для традиционных общественных целей.
Интеллигентское сознание требует радикальной реформы, и очистительный
огонь философии призван сыграть в этом важном деле не малую роль. Все
историческое и психологические данные говорят за то, что русская
интеллигенция может перейти к новому сознанию лишь на почве синтеза знания и
веры, синтеза, удовлетворяющего положительно ценную потребность
интеллигенции в органическом соединении теории и практики, "правды-истины" и
"правды-справедливости". Но сейчас мы духовно нуждаемся в признании
самоценности истины, в смирении перед истиной и готовности на отречение во
имя ее[iv] . Это внесло бы освежающую струю в наше культурное
творчество. Ведь философия есть орган самосознания человеческого духа, и
орган не индивидуальный, а сверхиндивидуальный и соборный. Но эта
сверхиндивидуальность и соборность философского сознания осуществляется лишь
на почве традиции универсальной И национальной. Укрепление такой традиции
должно способствовать культурному возрождению России. Это давно желанное и
радостное возрождение, пробуждение дремлющих духов требует не только
политического освобождения, но и освобождения от гнетущей власти политики,
той эмансипации мысли, которую до сих пор трудно было встретить у наших
политических освободителей. Русская интеллигенция была такой, какой ее
создала русская история, в ее психическом укладе отразились грехи нашей
болезненной истории, нашей исторической власти и вечной нашей реакции.
Застаревшее самовластие исказило душу интеллигенции, поработило ее не только
внешне, но и внутренне, так как отрицательно определило все оценки
интеллигентской души. Но недостойно свободных существ во всем всегда винить
внешние силы и их виной себя оправдывать. Виновата и сама интеллигенция:
атеистичность ее сознания есть вина ее воли, она сама избрала путь
человекопоклонства и этим исказила свою душу, умертвила в себе инстинкт
истины. Только сознание виновности нашей умопостигаемой воли может привести
нас к новой жизни. Мы освободимся от внешнего гнета лишь тогда, когда
освободимся от внутреннего рабства, т.е. возложим на себя ответственность и
перестанем во всем винить внешние силы. Тогда народится новая душа
интеллигенции.
Сергей Булгаков. ГЕРОИЗМ И ПОДВИЖНИЧЕСТВО
(Из размышлений о религиозной природе русской интеллигенции)
I
Россия пережила революцию. Эта революция не дала того, чего от нее
ожидали. Положительные приобретения освободительного движения все еще
остаются, по мнению многих, и по сие время по меньшей мере проблематичными.
Русское общество, истощенное предыдущим напряжением и неудачами, находится в
каком-то оцепенении, апатии, духовном разброде, унынии. Русская
государственность не обнаруживает пока признаков обновления и укрепления,
которые для нее так необходимы, и, как будто в сонном царстве, все опять в
ней застыло, скованное неодолимой дремой. Русская гражданственность,
омрачаемая многочисленными смертными казнями, необычайным ростом
преступности и общим огрубением нравов, пошла положительно назад. Русская
литература залита мутной волной порнографии и сенсационных изделий. Есть от
чего прийти в уныние и впасть в глубокое сомнение относительно дальнейшего
будущего России. И во всяком случае, теперь, после всего пережитого,
невозможны уже как наивная, несколько прекраснодушная славянофильская вера,
так и розовые утопии старого западничества. Революция поставила под вопрос
самую жизнеспособность русской гражданственности и государственности; не
посчитавшись с этим историческим опытом, с историческими уроками революции,
нельзя делать никакого утверждения о России, нельзя повторять задов ни
славянофильских, ни западнических.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80