ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Ц е. для
описания царских поездок по фронту. На этой должности его и застали февр
альские дни 1917 года. Любопытно сравнить его воспоминания, писанные в эмиг
рации, с показаниями, данными им в августе 17-го года Чрезвычайной Комисси
и Временного Правительства. Эти показания существенно разнятся по тону,
по целому ряду любопытных деталей от ретушированных и подправленных ме
муаров. В руки комиссии попал дневник Дубенского, и цитаты из дневника, вк
рапленные в текст показаний, существенно расходятся с самим стилем мему
аров, поданных читателю в виде таких же поденных записей. Любопытно отме
тить, что в августе 1917 года Дубенский пытался изобразить себя «патриотом»
, чуть ли не в духе прогрессивного блока. Так, напр., взаимоотношения царя и
царицы он в показаниях характеризует следующим образом: «Государь был в
полном подчинении. Достаточно было их видеть четверть часа, чтобы сказат
ь, что самодержцем была она, а не он. Он на нее смотрел, как мальчик на гуверн
антку, это бросалось в глаза. Когда они выезжали, и она садится в автомобил
ь, он только и смотрит на Александру Федоровну. По-моему, он просто был влю
блен до сих пор, какое-то особенное чувство было у него»
«Падение царского режима»
. Ленгиз, 1925 г., т. VI, стр. 383.
. В дневнике своем, еще в январе месяце, он записал: «Слабое, плохо орг
анизованное правительство наше во главе с государем, с Протопоповым, жал
ким стариком кн. Голицыным, начинает бороться, но ничего не выйдет, ибо оче
нь плохи сторонники правительства; а между тем, должно уступать требован
иям взволнованного общества… едва ли можно сохранить самодержавие. Сли
шком появилась глубокая рознь русских интересов с интересами А. Ф»
Там же, стр. 384
Касательно самой Александры Федоровны, Дубенский, не колеблясь, по
казал, что она страдала психозом, и сослался при этом на мнение Марии Федо
ровны, матери Николая II, определенно считавшей, что царица сошла с ума. Так
ой же точки зрения Дубенский придерживался и в отношении Протопопова. Жи
знь Ставки он называл «тихой и бесталанной». Был, естественно, поставлен
Дубенскому вопрос о царе, об отношении к надвигавшейся революции. В свое
м ответе он подчеркнул абсолютно пассивность царя и царского окружения.
«Чем вы объясните эту пассивность?» Ц спросили тогда у Дубенского. Отве
т последнего настолько характерен, что мы должны привести его in extenso. «Никак
не могу объяснить его отношения. Это такой фаталист, что я не могу себе пре
дставить. Он всегда ровно, как будто равнодушно, относился, сегодня, как вч
ера. Вот маленькая подробность: когда случилось отречение, я был соверше
нно расстроен, я стоял у окна и просто не мог удержаться от того, чтобы, про
стите, не заплакать. Все-таки я старый человек. Мимо моего окна идет госуд
арь с Лейхтенбергским, посмотрел на меня весело, кивнул и отдал честь. Это
было через полчаса после того, как он послал телеграмму с отречением от п
рестола, в ожидании Шульгина». Между прочим, сравнивая текст показаний с
соответствующим местом воспоминаний, начинаем легко уяснять принятый
Дубенским для своих мемуаров метод ретуширования и подкрашивания собы
тий. Тот же эпизод звучит в мемуарах совершенно иначе. «Проходя мимо моег
о вагона, государь взглянул на меня и приветливо кивнул головой. Лицо у ег
о величества было бледное, спокойное». Равнодушие, отупляющую пассивнос
ть царя Дубенский толкует сейчас чуть ли не как акт какого-то стоицизма. В
1917 г. он был на этот счет несколько иного мнения. «Я говорил, что он отказалс
я от Российского престола просто, как сдал эскадрон. Вот такое у меня было
оскорбленное чувство, но когда я его провожал, когда он от матери шел в ваг
он, тут нельзя было быть спокойным. Все-таки я поражался, какая у него выде
ржка. У него одервенело лицо, он всем кланялся, он протянул мне руку, и я эту
руку поцеловал»
Там же, стр. 393.
.
Так обстоит дело с Дубенским. Наигранный пафос его мемуаров есть несомне
нный плод эмигрантского похмелья. Но и в таком виде они интересны, в своей
протокольности. как известная сводка событий. Ц В настоящем сборнике м
емуары эти, с некоторыми сокращениями, становятся впервые доступными со
ветскому читателю.
За Дубенским следует флигель-адъютант, полковник Мордвинов.
При поверхностном сравнении они оба кажутся людьми одной и той же касты,
одной и той же социальной психологии. На самом деле, это не совсем верно. Д
убенский был в сущности очень далек от сферы двора, от интимного круга ли
ц, окружавших Романовскую семью. Мордвинов, в силу происхождения, своего
воспитания, всего порядка прохождения своей служебной карьеры, был непо
средственно связан, если не с царем, то с великим князем Михаилом Алексан
дровичем и с целым рядом видных придворных. Казалось бы, при всех этих дан
ных Мордвинов мог бы глубже проникнуть в психологию царя, мог бы лучше ра
згадать, что скрывала за собой одервенелая маска самодержца. Но и он пасс
ует перед зрелищем давящего фатализма и обреченной пассивности. В силу с
воего служебного положения Мордвинов видел царя гораздо ближе и чаще, че
м Дубенский, но впечатления его от этого не становятся ярче. Царя опутыва
ет атмосфера бесконечной будничности, бесконечной обывательщины. Во вс
е эти бесконечно трагические революционные дни свита проделывает все т
от же монотонно-однообразный ритуал своего служебного дня. Вот наступил
о 1-е марта «новый тяжелый день» Ц по выражению Мордвинова. «Короткое вре
мя, которое мы обыкновенно проводили с его величеством, ничем не отличал
ось в разговорах от обыденных нетревожных дней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
описания царских поездок по фронту. На этой должности его и застали февр
альские дни 1917 года. Любопытно сравнить его воспоминания, писанные в эмиг
рации, с показаниями, данными им в августе 17-го года Чрезвычайной Комисси
и Временного Правительства. Эти показания существенно разнятся по тону,
по целому ряду любопытных деталей от ретушированных и подправленных ме
муаров. В руки комиссии попал дневник Дубенского, и цитаты из дневника, вк
рапленные в текст показаний, существенно расходятся с самим стилем мему
аров, поданных читателю в виде таких же поденных записей. Любопытно отме
тить, что в августе 1917 года Дубенский пытался изобразить себя «патриотом»
, чуть ли не в духе прогрессивного блока. Так, напр., взаимоотношения царя и
царицы он в показаниях характеризует следующим образом: «Государь был в
полном подчинении. Достаточно было их видеть четверть часа, чтобы сказат
ь, что самодержцем была она, а не он. Он на нее смотрел, как мальчик на гуверн
антку, это бросалось в глаза. Когда они выезжали, и она садится в автомобил
ь, он только и смотрит на Александру Федоровну. По-моему, он просто был влю
блен до сих пор, какое-то особенное чувство было у него»
«Падение царского режима»
. Ленгиз, 1925 г., т. VI, стр. 383.
. В дневнике своем, еще в январе месяце, он записал: «Слабое, плохо орг
анизованное правительство наше во главе с государем, с Протопоповым, жал
ким стариком кн. Голицыным, начинает бороться, но ничего не выйдет, ибо оче
нь плохи сторонники правительства; а между тем, должно уступать требован
иям взволнованного общества… едва ли можно сохранить самодержавие. Сли
шком появилась глубокая рознь русских интересов с интересами А. Ф»
Там же, стр. 384
Касательно самой Александры Федоровны, Дубенский, не колеблясь, по
казал, что она страдала психозом, и сослался при этом на мнение Марии Федо
ровны, матери Николая II, определенно считавшей, что царица сошла с ума. Так
ой же точки зрения Дубенский придерживался и в отношении Протопопова. Жи
знь Ставки он называл «тихой и бесталанной». Был, естественно, поставлен
Дубенскому вопрос о царе, об отношении к надвигавшейся революции. В свое
м ответе он подчеркнул абсолютно пассивность царя и царского окружения.
«Чем вы объясните эту пассивность?» Ц спросили тогда у Дубенского. Отве
т последнего настолько характерен, что мы должны привести его in extenso. «Никак
не могу объяснить его отношения. Это такой фаталист, что я не могу себе пре
дставить. Он всегда ровно, как будто равнодушно, относился, сегодня, как вч
ера. Вот маленькая подробность: когда случилось отречение, я был соверше
нно расстроен, я стоял у окна и просто не мог удержаться от того, чтобы, про
стите, не заплакать. Все-таки я старый человек. Мимо моего окна идет госуд
арь с Лейхтенбергским, посмотрел на меня весело, кивнул и отдал честь. Это
было через полчаса после того, как он послал телеграмму с отречением от п
рестола, в ожидании Шульгина». Между прочим, сравнивая текст показаний с
соответствующим местом воспоминаний, начинаем легко уяснять принятый
Дубенским для своих мемуаров метод ретуширования и подкрашивания собы
тий. Тот же эпизод звучит в мемуарах совершенно иначе. «Проходя мимо моег
о вагона, государь взглянул на меня и приветливо кивнул головой. Лицо у ег
о величества было бледное, спокойное». Равнодушие, отупляющую пассивнос
ть царя Дубенский толкует сейчас чуть ли не как акт какого-то стоицизма. В
1917 г. он был на этот счет несколько иного мнения. «Я говорил, что он отказалс
я от Российского престола просто, как сдал эскадрон. Вот такое у меня было
оскорбленное чувство, но когда я его провожал, когда он от матери шел в ваг
он, тут нельзя было быть спокойным. Все-таки я поражался, какая у него выде
ржка. У него одервенело лицо, он всем кланялся, он протянул мне руку, и я эту
руку поцеловал»
Там же, стр. 393.
.
Так обстоит дело с Дубенским. Наигранный пафос его мемуаров есть несомне
нный плод эмигрантского похмелья. Но и в таком виде они интересны, в своей
протокольности. как известная сводка событий. Ц В настоящем сборнике м
емуары эти, с некоторыми сокращениями, становятся впервые доступными со
ветскому читателю.
За Дубенским следует флигель-адъютант, полковник Мордвинов.
При поверхностном сравнении они оба кажутся людьми одной и той же касты,
одной и той же социальной психологии. На самом деле, это не совсем верно. Д
убенский был в сущности очень далек от сферы двора, от интимного круга ли
ц, окружавших Романовскую семью. Мордвинов, в силу происхождения, своего
воспитания, всего порядка прохождения своей служебной карьеры, был непо
средственно связан, если не с царем, то с великим князем Михаилом Алексан
дровичем и с целым рядом видных придворных. Казалось бы, при всех этих дан
ных Мордвинов мог бы глубже проникнуть в психологию царя, мог бы лучше ра
згадать, что скрывала за собой одервенелая маска самодержца. Но и он пасс
ует перед зрелищем давящего фатализма и обреченной пассивности. В силу с
воего служебного положения Мордвинов видел царя гораздо ближе и чаще, че
м Дубенский, но впечатления его от этого не становятся ярче. Царя опутыва
ет атмосфера бесконечной будничности, бесконечной обывательщины. Во вс
е эти бесконечно трагические революционные дни свита проделывает все т
от же монотонно-однообразный ритуал своего служебного дня. Вот наступил
о 1-е марта «новый тяжелый день» Ц по выражению Мордвинова. «Короткое вре
мя, которое мы обыкновенно проводили с его величеством, ничем не отличал
ось в разговорах от обыденных нетревожных дней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101