В первую очередь опасались французов. А Кент, крайнее юго-восточное графство, как нос корабля, повернутого на волну, были антифранцузским форпостом. Кент вообще краеугольный камень Англии, и «люди Кента» – образец стойкости. Недаром у древнего британского короля Лира, по шекспировскому замыслу, самым надежным сподвижником оказывается граф Кент. Прошение в парламент и подали пять смельчаков из Кента. И были арестованы, ибо их петиция прямо обвиняла парламент в государственной измене. Чтобы никому не повадно было возводить поклепы на верховный орган, подавших прошение строго наказали.
Вроде бы все встало на свои места. Однако вскоре после этого председатель нижней палаты шел на заседание, и вдруг прямо на пороге парламента путь ему преградила отвратительная старуха. Ну и рожа! Вся в морщинах и бородавках, глаза выпученные, нос крючком, а в левом нижнем углу рта будто ей кто-то раздавил таракана. И эта ведьма вручила председателю бумагу, которую тот принял. Попробовал бы не принять! За спиной у старухи находилось по меньшей мере полтора десятка (точно – шестнадцать) весьма почтенных и хорошо вооруженных людей.
«Напоминание легиона» – так называлась эта новая бумага, поданная в парламент после «Кентского прошения». Название документа следовало бы передать по смыслу как «Народная памятка». Дополняя «Прошение», «Памятка» не содержала больше просьб, она требовала и напоминала: «Великое установление Разума утверждает, и все народы принимают это установление, а именно, если власть возвысится над законом, она делается для всех бременем и тиранством, и тогда эту власть можно ограничить чрезвычайными мерами. Вы не смеете смотреть свысока на неудовольствие народное, и те, кто выбрали вас своими представителями, могут вернуть вас на тот уровень, с которого вы поднялись. Они могут обратить против вас свои слишком долго испытуемые добрые чувства, и таким способом, какой вам едва ли понравится». А заканчивалась «Памятка» следующими поистине памятными словами: «Англичане никогда не будут рабами не только короля, но и парламента. Имя наше легион, и нас много».
Была еще и приписка, где говорилось, что если председатель палаты того потребует, то составители «Памятки» поставят под ней свои имена.
Этого не потребовалось, и узники были освобождены. Но в случае, если бы такой приказ последовал, первым надо было бы поставить имя автора – Дефо. Он же исполнял и роль «старухи», изменив на этот раз не только голос, но и костюм. Маскарад нужен был из предосторожности, иначе можно было попасть в руки парламентской стражи прежде, чем бумага оказалась бы в руках у председателя.
Председателем был Роберт Гарлей, будущий государственный казначей и государственный секретарь, иначе говоря, министр двора и основной патрон Дефо. Так состоялась их первая встреча, с которой, возможно, Гарлею запомнилось и это лицо, и напористый слог «Памятки».
В принципе Дефо не скрывал своего участия в деле кентских просителей, хотя подчеркивал, что сам он не из Кента, это только гражданский долг побудил его присоединить свой голос к «Прошению».
Итак, в январе 1701 года он потряс всех своим «Чистопородным англичанином», в марте подал «Памятку» и вновь произвел сильное впечатление, летом, в июне, торжественно восседал на обеде в честь освобожденных «людей Кента», в декабре родилась у него дочь, его любимица Софи. В это же время у него в Тильбюри уже строилась кирпичная фабрика, которая бы позволила ему и с долгами расплатиться, и бед не знать.
Дефо не только выкарабкивался из ямы после падения, но и вот-вот должен был вновь достичь больших высот. Однако в марте следующего года…
В марте 1702 года король Вильям совершал свою обычную утреннюю прогулку верхом.
Это, надо отметить, в свою очередь, был один из пунктов, по которому Дефо, заядлый любитель верховой езды, нашел общий язык и с королем, а впоследствии со многими другими влиятельными лицами, державшимися при этом разных политических направлений. Гарлей был лошадником, и сменивший его Годольфин оказался также лошадником, и каким еще лошадником, основателем английского чистокровного коннозаводства. Умение крепко сидеть в седле сыграло в жизни Дефо немаловажную роль.
Король поднял коня в галоп, а конь, попав на скаку копытом в кротовью нору, споткнулся.
Вильям ездил верхом не хуже, чем Чарльз, как настоящий всадник, упал не с лошади, а вместе с лошадью. «Большая разница», – как заметил Пушкин, знавший это по собственному опыту. Еще бы!
Король был роста маленького, здоровья слабенького. Падение оказалось для него роковым. Он очень скоро скончался.
И закатилась звезда Дефо.
А злопыхатели пили здоровье той лошади!
Место короля Вильяма III заняла Анна, вторая дочь Джеймса II. Правда, хотя и дочь короля-католика, она сама была протестанткой. Новая правительница поддерживала протестантство лишь в наиболее умеренной, официальной форме, что, естественно, сказалось на положении Дефо: пусть он сам призывал своих собратьев к терпимости и разумности, но у внешних противников, церковных ортодоксов, имел репутацию раскольника неумеренного.
Дефо не сдавался, хотя при новом правлении сразу почувствовал, что ветер дует не в его паруса. Первого декабря того же года тиснул он – с грохотом! – новый памфлет, скрыв и на этот раз свое авторство.
«Простейший способ разделаться с раскольниками» – так назывался злополучный памфлет. С видимой серьезностью, впадая в негодование столь же правдоподобное, сколь и «благородное», анонимный автор доказывал, что инакомыслящих (каковым был он сам) лучше всего просто уничтожить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90