Советская Россия внимательно следила за борьбой своих дипломатов в Гааге. 23 июля Демьян Бедный опубликовал на первой полосе «Правды» басню «Антантовская лиса и советский журавль». В доходчивой форме баснописец нарисовал обстановку в Гааге:
…Литвинов, честь ему и слава,
Смышленый парень и не трус:
Вокруг него шумит облава,
А он сидит, не дует в ус…
Журавль советский осторожен,
Но прям (зачем ему хитрить?)
С лисою, правду говорить,
Не ищет дружбы он интимной.
Но при любезности взаимной
Все ж можно кашу с ним сварить.
Лиса ж в «гаагской» заворошке
На ложной топчется дорожке,
Валяя просто дурака:
К советской тянется окрошке,
Нам… не суля… и молока!!!
После принятия резолюции Уркарта конференция в Гааге фактически закончила свою работу. Капиталистическая Европа не пожелала предоставить кредиты. Советская Россия не признала долги, отказалась вернуть капиталистам фабрики и заводы. Казалось бы, никакого прогресса в отношениях с Западом. Но на деле Гаага, как и Генуя, была серьезной победой Советской России и ее дипломатии. Капиталистический мир понял, что частная собственность никогда не будет возвращена бывшим владельцам и есть только один путь, сулящий взаимную выгоду: мирное сосуществование с социалистической Россией. Это вынуждены были признать наиболее трезвые представители Запада. Английский еженедельник «Обсервер» писал после Гаагской конференции: «Россия и западные державы могут ждать, но в конце концов когда-нибудь нужно же будет устранить все существующие разногласия. Упорство, с которым Запад настаивает на осуществлении отвлеченной справедливости, должно будет склониться перед более важным интересом, связанным с восстановлением отношений с Россией».
Еще до отъезда из Гааги Литвинов, Красин и Крестинский послали Совету Народных Комиссаров доклад о ходе переговоров и результатах Гаагской конференции. В этом документе делался следующий вывод: «Российская делегация констатирует, что в гаагских переговорах были две различные стадии. Первая стадия характеризуется тем, что российская делегация представляла запрашиваемые у нее информационные сведения. В этой стадии работа шла спокойно, деловым образом, без каких-либо осложнений и толчков извне. Во второй стадии, когда перешли к обсуждению взаимных конкретных предложений и требований, при обсуждении начало обнаруживаться различие интересов отдельных участников Нерусской комиссии. Тогда вдруг началось форсирование работ конференции с определенной тенденцией в сторону ее срыва. Было совершенно ясно, что некоторые участники Нерусской комиссии, наиболее возражавшие в Генуе против созыва Гаагской конференции, пытавшиеся в промежутке между Генуей и Гаагой сорвать конференцию, наиболее заинтересованные в продлении финансово-экономической блокады России и являющиеся главным препятствием к хозяйственному восстановлению Европы, стремятся возможно скорее ликвидировать конференцию, опасаясь, в случае ее продления, распада своего антирусского фронта. Это им удалось, конференция прервана преждевременно, не закончив своей работы и не выполнив стоявших перед ней задач. Но российская делегация твердо убеждена, что эти задачи в ближайшем будущем найдут свое разрешение иным, не менее, если не более удобным для Советской России путем».
Жизнь подтвердила правоту советской политики. Через полтора месяца после Гаагской конференции Уркарт, автор резолюции, призвавшей не иметь дела с большевиками, попытался получить в концессию Ленские и Кыштымские рудники. Совнарком по предложению Ленина отклонил договор с Уркартом, отметив его экономическую невыгодность для РСФСР, но предоставил концессии другим фирмам. Экономические отношения с Западом стали развиваться.
25 июля 1922 года советская делегация выехала из Гааги и в тот же день прибыла в германскую столицу. Литвинов решил сделать остановку в Берлине и провести там большую пресс-конференцию для иностранных журналистов.
Литвинов не случайно выбрал для этой цели Берлин. Еще до подписания Рапалльского договора сестра последнего российского императора Николая II Ксения Александровна учинила иск германскому правительству, требуя, чтобы ей в судебном порядке возвратили здание бывшего царского посольства в Берлине на Унтерден-Линден. Свой иск великая княгиня мотивировала, в частности, тем, что это здание Николай I еще в 1837 году приобрел у герцогини Курляндской. Имперский суд тянул с решением вопроса. Немецкие государственные деятели, заинтересованные в установлении отношений с Советской Россией, не склонны были удовлетворить иск сестры свергнутого царя. Сразу же после подписания Рапалльского договора ей в иске отказали. Немецкие монархисты и белогвардейская русская эмиграция подняли вой. И вот тогда-то Литвинов решил провести пресс-конференцию советской делегации именно в Берлине, и не где-нибудь, а в здании полпредства – на суверенной советской территории.
25 июля в здании на Унтерден-Линден, 7, собрались представители крупнейших немецких газет и журналов, иностранные корреспонденты, аккредитованные в германской столице. В знак уважения к немецкому народу Литвинов начал пресс-конференцию на немецком, затем перешел на английский, а на вопросы отвечал на том и другом языке.
Литвинов дал общую оценку Гаагской конференции. Теперь, после Гааги, сказал он, принцип коллективного соглашения уступает место принципу индивидуального соглашения. Отныне Советское правительство будет говорить с каждым правительством отдельно, так сказать, индивидуально.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168