Вскоре началась репатриация.
Руководство Наркоминдела ведет борьбу за возвращение судов русского морского торгового флота, захваченных во время империалистической и гражданской войн.
«Мелкие» заботы чередуются с более крупными, сложными. Весной 1923 года происходит резкое обострение англо-советских отношений. События начинаются с провокации.
Английские суда пытаются хозяйничать в северных водах России. Советские власти задерживают английское рыболовное судно «Джеймс Джонсон». Английский Форин офис нервничает. Литвинов ведет дело спокойно. Впечатление такое, что он проявляет английскую выдержку и хладнокровие, а не англичане. Английский агент в Москве Ходж-сон выходит из себя, угрожает, но факты против него. Никто не имеет права вторгаться в советские территориальные воды. «…Российское Правительство, – пишет Литвинов Ходжсону, – всю проблему о территориальных водах рассматривало и будет рассматривать, исходя из того духа миролюбия, которым оно всегда руководится в своей внешней политике».
В Лондоне продолжают обострять отношения, задето самолюбие «владычицы морей». Английское правительство отдает приказ о посылке канонерки к мурманским берегам, угрожает применением силы. Керзон шлет «ультиматум». Лидер лейбористской партии Макдональд телеграфирует в Москву, что он и его партия взирают «с тревогой на всякую возможность разрыва, раньше чем будут использованы все способы решения вопроса путем арбитража и переговоров». Литвинов отвечает Макдональду 11 мая 1923 года: «Считаю нужным заверить Вас, что Советское Правительство, хотя не может подчиняться ультиматумам и угрозам, готово все русско-британские споры разрешить в миролюбивом духе, как это доказывает его решение освободить захваченные траулеры».
В тот же день Литвинов по поручению Советского правительства ответил на «ультиматум Керзона». Он писал, что «шаг Великобританского Правительства вызван, по-видимому, в корне неправильной оценкой состояния Советских республик под явным влиянием белой эмиграции, которая никогда еще не искажала действительности так, как теперь». И Литвинов снова предлагает уладить конфликт мирным путем «в интересах всеобщего мира, в интересах экономического восстановления разрушенной Европы, в интересах как народов Советского Союза, так и английского народа». Вскоре конфликт был улажен.
Чтобы вполне оценить хладнокровие, выдержку Литвинова, надо вспомнить, в каких условиях приходилось работать советской дипломатии.
В те дни в Лозанне убили Вацлава Вацлавовича Воровского, товарища по революционной борьбе, агента «Искры», близкого друга. 11 мая 1924 года на открытии памятника Воровскому в Москве Литвинов произнесет пламенную речь, в которой скажет о двух выстрелах: «…лорд Керзон выстрелил ультиматумом в сердце нарождающегося нового мира – Советской республики. Два дня спустя… белогвардеец Конради выстрелил в представителя Советских республик товарища Воровского.
Оба выстрела явились следствием одних и тех же причин и преследовали одну и ту же цель. Эти выстрелы были проявлением отчаяния международной буржуазии, потерпевшей позорное поражение в своей первой интервенции и блокаде Советских республик…
Выстрелы Керзона и Конради, можно сказать, являются арьергардными выстрелами. То была арьергардная стычка позорно отступившей международной буржуазии после первой интервенции…»
Международная обстановка требовала не только бдительности, но и чрезвычайной гибкости, осторожности, умения не поддаваться на провокации. На каждый арест иностранца заграница отвечала скандалами, нотами протеста. Иногда и чекисты в пылу борьбы совершали ошибки. Однажды Литвинов вынужден был даже обратиться к Дзержинскому:
– Феликс Эдмундович, вы мешаете работать дипломатам.
– В чем дело, Максим Максимович? – спросил Дзержинский.
– Арестовываете иногда без серьезных оснований. А потом нам приходится отдуваться. Получаем ноты протеста.
Дзержинский на секунду задумался, потеребил свою бородку клинышком, походил по комнате:
– Максим Максимович, все эти господа иностранцы сидят в одной тюрьме. Вот вам пропуск, идите в тюрьму, посмотрите всех, кого мы вынуждены были арестовать. Познакомьтесь с их делами. И если вы найдете, что мы поступили неправильно, опрометчиво, освобождайте из тюрьмы.
После этого разговора с Дзержинским кое-кто из иностранцев был выпущен из тюрьмы и выслан из Советской страны.
Вечерами дома Литвинов преображался, отрешался от забот, отдыхал. Семья вела спартанский образ жизни. Зимой комнаты еле отапливались, как это делают в Англии. Каждый имел свои обязанности и поручения. Вечера, если у Литвинова не было срочных дел, проходили весело, дружно. Литвинов проявлял неистощимый юмор, устраивал представления. «Эти вечера смеха, – вспоминала Татьяна Литвинова, – были очень любимы в нашей семье. Очень часто отец любил тренировать свою память и мою с братом. Скажет слово и просит, чтобы составили новое на последнюю букву предыдущего. Страстно любил стихи, особенно Пушкина, читал наизусть, всегда с восхищением находил новые краски и оттенки в творениях поэта.
Утром часто можно было слышать, как отец ведет во время завтрака беседу с мамой. Собственно говоря, беседы эти всегда бывали односторонние. Мама говорила без умолку, а отец молчал. Но чтобы как-то участвовать в разговоре, он то подвинет тарелку, то переставит чашку, издав при этом какой-нибудь звук одобрения или отрицания, хмыкнет. Мама задавала тысячи вопросов, говорила о необходимости расширить преподавание английского языка в школах, о всякой всячине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168