Сорок епископов, владевших пером, также попали в этот словарь. Но были среди писателей и такие, которые не печатались, но значились в словаре, как авторы рукописных книг, хранившихся в императорской библиотеке.
Новиковские издания, от первой и до последней книги, по своему содержанию и направлению были, разумеется, намного выше нахлынувшего впоследствии лубка; но из-за недостатка грамотности в народе не удалось им проникнуть до глубин деревенских, где в то время еще кое-кто ухитрялся вести свои записи на бересте, торговые сделки отмечать на кожаных бирках и пользоваться шестигранной рубцеватой палкой, заменявшей календарь.
И только, когда мало-помалу стала проникать в деревню грамотность, появилось беспредельное поле деятельности для издателей-лубочников и поставщиков лубочной литературы – авторов, ютившихся в подворотнях, под Никольскими и Ильинскими воротами, где находились издатели-книгопродавцы. Эти «подворотные» авторы мало повинны в том, что они были такими. Всякому овощу свое время зарождения, созревания и отмирания.
Лубочная картинка существовала с давних, петровских времен и была первой ступенькой культуры для неграмотного народа. Лубочная книжка появилась в народе из рук издателей Никольского рынка и без помех здравствовала четверть века. Первой ее помехой стал «Посредник» и его создатели, русские писатели во главе с Львом Толстым, при благотворном сытинском участии. И тогда «подворотные» стали быстро исчезать. Но кто же они, эти прародители халтуры, жалкие жертвы своего времени, чьи «творения» поглощал первый русский грамотей?..
Вот появляется в лавке Сытина развязный подвыпивший «юморист» Мишка Евстигнеев, из бокового кармана торчит горлышко бутылки, из потайного – трубочкой свернутое произведение.
– Вот-с! Покупайте, Иван Дмитриевич, рассказец «Капризная жена», или вот еще «Нос в десять тысяч».
– Непонятно, Миша, что значит «Нос в десять тысяч»? Не беру, мне тут что-то новенькое обещал занести Пашка Кувшинов.
– Да что вы, господин Сытин! – начинает возмущаться Евстигнеев. – Да супротив меня Пашка Кувшинов тля! Пустозвон!.. Вы меня обижаете, Иван Дмитриевич. Берите «Капризную жену» за пятерку, и дело с концом! А то, что непонятен «Нос в десять тысяч», так ведь в этой неизвестности и кроется приманка для покупателя. Так вы и извольте понимать мой добрый умысел…
Склонившись через прилавок, чтобы не услышал кто другой, «юморист» нашептывает Сытину доверительно:
– А вы знаете, Иван Дмитриевич, Кувшинов что-то спер у Мельникова-Печерского. Обтяпал и дал название рассказу «Пещера в лесу, или Труп мертвеца», а на самом деле кто купит, прочтет, там ни трупа, ни пещеры, ни хрена нет. Одно мошенство!.. Учтите. Ну, ладно, если вам не надо моих трудов, то отнесу Маракуеву, хотя и тот что-то заноситься стал. Нос воротит. Эх вы, лубочники-посредники!..
Напротив сытинской типолитографии трактирчик Тарасова: чай подается с баранками, водка с огурцами и ржаным хлебом. Причем закуска к водке бесплатная в таком количестве, что посетитель выпьет шкалик и ради остатка закуски – не пропадать добру – просит повторить водочки. Хозяину то и надо.
Сюда частенько из своего заведения забегал Иван Дмитриевич; водкой он не баловал себя, а чайку запашистого цейлонского да с рассыпчатой сушкой мог стаканов полдюжины осилить.
Увидев издателя за чаем в благодушном настроении, из-за соседнего столика выходил плодовитейший «подворотный» писатель, некто Кассиров. Это известный делец Никольского книжного рынка. На нем затертый костюм, прикрытый безрукавным плащом с цепочкой-застежкой; пышный цветистый галстук отличает «писателя» от простых смертных завсегдатаев, болтающихся на старой площади у всех подворотен Китайгородской стены.
– Иван Дмитриевич, разрешите к вам пересесть, есть о чем поговорить. Вы не против?..
– Пожалуйста.
– Че-ло-век! – взывает Кассиров к официанту. – Перенесите мой заказ на этот столик…
Сытин налегает на чаек и хитро посматривает на «подворотного» автора.
– Честь имею предложить вам, Иван Дмитриевич, несколько полезных вещей. Есть готовые вполне и есть в мечтах некоторые. И вот, знаете ли, как моя мечта взыграла и воспылала, у меня надежда сочинить историческую повесть. Уже и заглавие есть: «Березы на стенах». И о чем бы вы думали? О татарских нашествиях на Москву, а тему подсказали действительно березы на Китайгородских и Кремлевских стенах…
– Эх, Кассиров, мы уж до того с вами дописались, что читатели скоро будут нас лупить березовыми розгами. Ужели вы думаете, что когда-то господину Загоскину достаточно было увидеть березы на стене и на этом основании сочинять исторические повествования?
– А я этого, Иван Дмитриевич, не думаю, да что вы, господь с вами. В нашем деле главное – заглавие. Попадет книжица подходящая, я ее поверну как хочу, и будьте здоровы…
Кассиров, рассуждая так с издателем, был по-своему прав. Сытин знал способы «подворотного» сочинителя Кассирова, как знал их и весь Никольский издательский рынок. Кассиров сам ничего не сочинял и не считал за грех брать любую книгу любого писателя, по своему усмотрению начинал ее перекраивать и вносить поправки, одним словом, обкрадывать: Тургенева – так Тургенева, Лермонтова – так и Лермонтова, а что касается сказок Андерсена – тут уж и сам бог велел ему трубить на свой лад. И среди «подворотных» Кассиров был не одинок. Такими же были популярные плагиаторы Потапов и Шмитановский – рифмоплеты. Они даже не пренебрегали древними былинами, переделывали их в грубые лубочные раешники. Но былины еще туда-сюда – достояние, так сказать, общенародное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115