Бывает, бежишь-бежишь, да и споткнешься. Глядишь, и шишка на лбу, поднимешься, потрешь больное место, да и дальше бегом, но с оглядкой. Заранее предвижу – эта затея с Военной энциклопедией не полюбится графу Льву Николаевичу. Ну, да как-нибудь переживем и это.
Договорились по-деловому, с планами и расчетами в руках встретиться в ближайшее время и дружелюбно расстались.
Приехав в Москву, Иван Дмитриевич рассказал обо всем Благову.
– Мало тебе, неугомонному. Сорвешься рано или поздно, – заметил Благов.
– Если и падать, так с вороного, а не с какой-нибудь клячи. Люблю дела с большим размахом. Кстати, скажи-ка, кто такой Серно-Соловьевич? Из каких, что он значит? – спросил зятя Сытин.
– Смутно представляю, а тебе зачем он?
– Так, между прочим. Разве у Гиляровского попытать?
– Попытай. Дядя Гиляй всех знает…
В редакции «Русского слова», где происходил этот разговор, Сытин велел разыскать Гиляровского.
– Скажи мне, вездесущий Владимир Алексеевич, что ты знаешь о каком-то Серно-Соловьевиче? Кто он?
– С каких это рыжиков вам, Иван Дмитриевич, о нем знать захотелось? – спросил Гиляровский, удивляясь вопросу.
– Да в одном разговоре нечаянно я услышал это имя, а что к чему – не понял.
– Извольте знать, Иван Дмитриевич, Серно-Соловьевич, Это не какой-то, как вы сказали, а личность довольно примечательная, но имя его затерто. Прежде всего, это был революционер-народник. Издатель главным образом книг познавательных и политических. Их было два брата, – речь, конечно, идет о Николае, более активном в издательском деле. Он был и с Герценом в близких отношениях. В книжной лавке и в читальне Серно-Соловьевича студенты могли найти издания Вольной лондонской типографии. Это был энергичный борец за свободу, идейный издатель, честнейшей души человек. В нашей редакционной библиотеке есть «Всемирная история» Шлоссера, она вышла в издании Серно-Соловьевича под редакцией Чернышевского. Удосужьтесь, Иван Дмитриевич, перелистайте Шлоссера – превосходная вещь…
– Да, надо как-то, надо, Владимир Алексеевич, все некогда, хоть разорвись… А что же с ним дальше, с этим человеком?
– А дальше попал он вместе с Чернышевским в Петропавловку, затем в Сибирь, и дошли слухи, что он там скончался.
– Когда же это было?
– Примерно тогда, когда вы только начинали свою удачливую деятельность. А не могли вы его знать и потому, что сей славный муж подвизался в Петербурге, быстро вспыхнул и скоро сгорел…
– Так, так. Спасибо, Гиляй. Как ты смотришь? Наше сытинское товарищество намеревается издавать Военную энциклопедию. Военные специалисты предлагают нам свои услуги.
– У большого корабля дальнее плавание, – ответил Гиляровский. – Я человек не слишком военный. Думаю, что такая энциклопедия, конечно, вещь не лишняя, однако нашей побитой военщине это все равно что телеграфному столбу прививка от оспы…
Когда Гиляровский вышел от Сытина, Иван Дмитриевич вслед ему проворчал:
– Ну и размахай вологодский. Вот и пойми его. А ведь башковит, черт!..
«Не худо думает обо мне Величко. И Апушкин его не перебивал. Энциклопедия – дело народное, – подумал Иван Дмитриевич. – Люди военные понимают это. А Гиляй что? Размахай… Хотя и был на турецкой войне и писал оттуда в „Россию“ корреспонденции. Нет в нем военной косточки. Другое дело Немирович-Данченко. Да и тому писать о войне трудновато приходится».
Не так давно ему писал Дорошевич из Парижа по поводу своего отношения к новому, еще не законченному роману Василия Ивановича «Далекие могилы».
Сытин нашел в ящике стола это письмо и, поскольку он всегда внимательно прислушивался к подсказам «короля фельетонистов», уважал его и побаивался, стал вдумчиво перечитывать это дружеское послание:
«Париж 10/23 февраля 1906 г.
Многоуважаемый Иван Дмитриевич!
Только теперь, когда Вы выяснили и цифрами доказали мне положение товарищества, как издателя „Русского слова“, после пожара фабрики и после того, как, благодаря забастовкам железных дорог, почты и т. п., подписка далеко не дала достаточных оборотных средств, – я могу ответить Вам на вопрос: „Какие условия может предложить в этом году наша газета В. И. Немировичу-Данченко?“
350 рублей за печатный лист за роман, считая, что в романе будет 20 печатных листов.
Роман В. И. „Далекие могилы“, представляя собой правдивую картину возникновения и ведения этой злосчастной войны, обещает быть очень резким. Цензурные и административные условия для печати сейчас таковы, что, начав печатать его немедленно, пришлось бы или рисковать существованием газеты, или быть вынужденными прекратить печатанье романа, или просить у автора таких чрезмерных смягчений, от которых произведенье потеряло бы всю силу и значение.
Судя по ходу дел, смягчения административных условий следует ожидать в самом скором времени.
Ввиду этого я полагал бы поступить так.
Выждав удобный момент, – смягченья, хотя бы и временного, административных условий, – воспользоваться этим моментом и, без перерыва, номер за номером, напечатать роман.
Но для этого необходимо редакции иметь роман целиком, весь.
Такая задержка тогда будет немыслима.
Я думаю, что, если Вы предоставите эти условия В. И., – он найдет возможным на них согласиться.
Роман имеет крупный интерес, но уже исторический. От того, что он выйдет двумя-тремя месяцами позднее, – интерес к нему не убавится. А в силе, благодаря измененьям условий для печати, он выиграет…
Жму Вашу руку
Ваш В. Дорошевич».
– Толковый Влас. Резонно. Пусть будет так, как он советует… Дорогонек Влас нашему товариществу, да где другого такого сыщешь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115