– А недалеко! – как ни в чем не бывало отвечал старичок, махнув рукой в сторону леса. – Немножко проехать по большаку до Пашнева, а оттуда через ферму на Закуток, и как раз будет поворот на Кукушкино.
– А моя машина там проедет? – спросил Кабанов, делая ударение на слове «моя».
– А чего ж не проедет? Колеса ж есть, – улыбаясь наивности водителя, ответил старичок.
Нет, до него еще не доходило, какая машина снизошла к нему в этот ранний час на этой захолустной дороге. Может, он плохо видел и потому решил, что остановил трактор «Беларусь»? Или же бедность и отсталость его были столь велики, что он вообще не был способен оценить ту колоссальную роскошь, рядом с которой он вот так запросто стоял?
– Ну, садись, – разрешил Кабанов, открывая дверь.
Старичок кряхтел и втягивал голову в плечи, забираясь на сиденье. Кабанов смотрел на его грязные сапоги, сердце сжималось от жалости к безупречной чистоте порожков и коврика, но все же происходящее его забавляло намного больше, чем печалило.
– Ну как? – заботливо спрашивал он, сенсорными кнопками управляя положением сиденья. – Удобно, дедуля?
– Да ничо, – отвечал пассажир, без особого любопытства осматривая мерцающую разноцветьем приборную панель.
– Небось на такой машине даже во сне не катался?
– А чего ж не катался? – неопределенно возразил старичок.
– Ты хоть знаешь, как она называется? – допытывался Кабанов, включая вентилятор обдува салона, чтобы не так сильно пахло крепким самосадом и застарелым потом.
– А как ей еще называться? Машина, она и есть машина.
Деревня! Кабанов объяснил пассажиру, что его машина называется «Мерседес», с чем пассажир легко согласился и стал тыкать пальцем в стекло, показывая, куда надо свернуть. Другого ожидал Кабанов, когда подобрал на обочине дремучего человека. Думал, что тот почувствует себя так, как Золушка на королевском балу. Из навозной кучи – к звезде. Калиф на час. Но пассажир оказался уж слишком дремучим, как горилла, которой что клетка в зоопарке, что салон «Мерседеса» – один хрен.
Но высаживать старика не стал. Раз уж решил свеликодушничать, так надо терпеть до Кукушкина. Съехали на грунтовку. Мужичок рассказал, что вчера вечером пошел смотреть новую делянку под сенокос и заночевал у свата в Пашневе. Теперь, значит, домой направляется. Кабанов не слушал его вовсе, жизнь этого потомственного селянина была ему интересна в той же мере, как и жизнь дождевого червя.
– Кондишн, – комментировал Кабанов, напуская в салон холод поворотом ребристого колесика на панели. – Лазерный сидюшник энд дивидишник, – пояснял он, указательным пальцем отправляя в тонкую щель радужный диск. – Бортовой комп, – представлял он дядьке зеленый дисплей и нажимал при этом на светящиеся кнопки. – Показывает режимы, температуру, рассчитывает время прибытия и расход топлива…
Абориген следил за пальцем Кабанова, но ничему не удивлялся. Заметно посветлело. Часы бортового компьютера показывали без трех минут шесть. С полей на дорогу рваными волнами выплескивался туман. Кабанов снизил скорость. Машина словно плыла в каком-то нереальном пространстве, где не было ни неба, ни земли. Кабанову захотелось по малой нужде. Он остановился посреди дороги, не беспокоясь о том, что может кому-то помешать – тут, похоже, вообще машины не ездили, – на всякий случай выдернул ключи и вышел.
Вокруг стояла глухая тишина. Поеживаясь от сырого холода и начиная неудержимо зевать, Кабанов отошел на обочину, да там была грязная лужа, и брызги могли попасть на брюки. Кабанов перешел на другую сторону дороги, спустился на пружинистую пастбищную травку и прицелился на куст репейника… Благодать! А воздух какой! А тишина! Экология! Это здесь, наверное, водятся коровы, которые говорят человеческим голосом: «Дети, идите пить молоко!» К озорному журчанию присовокупился мелодичный перелив кабановских часов: пробило ровно шесть.
И тут за спиной ка-а-а-ак шарахнет! Оглушительный взрыв кинул его вперед, на мокрый репейник. Кабанов едва успел выставить руки, в которые тотчас впились колючки. Он повалился на траву, над его головой что-то просвистело, и рядом, сотрясая землю, упало дымящееся колесо, звонко подпрыгнуло и, вихляя, покатилось в туман. Удушливый дым, маскируясь под туман, накрыл Кабанова, и он закашлялся, давясь слюной. Перевернувшись на бок, он обернулся. На том месте, где только что стояла его машина, чадила груда рваного железа. Оба передних колеса раздвинулись, словно крылышки. Задних не было. Дверь, смятая, как фольга от шоколадки, болталась на одной петле.
– Моя машина! – едва смог произнести Кабанов, поднимаясь на ноги.
Он сделал несколько шагов к дороге, очумело глядя на черное безобразие, подменившее собой его роскошный «Мерседес». Произошедшее не укладывалось в его голове, ибо было необъятным по масштабам. Кабанов принялся машинально ощупывать себя, словно хотел определить, осталось ли что-нибудь от него самого или же вместе с машиной сгорели одежда, ботинки, тело, руки и ноги. Он не пытался найти какое-либо объяснение страшному безобразию. Версия родилась как бы сама собой и мгновенно затвердела, превратившись в стойкое убеждение: это старик, падла, что-то натворил! Это он тронул какую-то непозволительную кнопочку на панели, или сунул окурок в бензобак, или одновременно включил первую передачу и задний ход, оттого машину разорвало… Кабанов задним умом понимал, что это бредовая чушь, что дремучему аборигену не по силам было бы запустить этот вулкан, но вопль ужаса и отчаяния нужно было кому-то адресовать. И Кабанов, стиснув кулаки, пошел прямо на чадящее жерло.
1 2 3 4 5 6 7