За ночь стены покрылись новыми прокламациями и призывами, предостерегавшими против восстания. Они обращались к крестьянам, к фронтовым солдатам, к петроградским рабочим. Одна из прокламаций гласила:
«От Петроградской городской думы.
Городская дума доводит до сведения граждан, что ею в чрезвычайном заседании 24 октября образован Комитет общественной безопасности в составе гласных центральной и районных дум и представителей революционных демократических организаций: Центрального исполнительного комитета Советов рабочих и солдатских депутатов, Всероссийского исполнительного комитета крестьянских депутатов, армейских организаций, Центрофлота, Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов, Совета профессионального союза и др.
Дежурства членов Комитета общественной безопасности - в здании городской думы. Телефоны для справок №№ 15-40, 223-77, 138-36».
В тот момент я ещё не понимал, что эта думская прокламация была формальным объявлением войны большевикам.
Я купил номер «Рабочего Пути», единственной, казалось, газеты, которая была в продаже, немного позже удалось купить у солдата за полтинник уже прочитанный номер «Дня». Большевистская газета, отпечатанная на огромных листах в захваченной типографии «Русской Воли», начиналась крупно напечатанным заголовком «Вся власть Советам рабочих, солдат и крестьян! - Мира! хлеба! земли! ».
Передовая статья была подписана Зиновьевым, [43] который был вынужден скрываться, как и Ленин. Вот её начало:
«Всякий солдат, всякий рабочий, всякий истинный социалист, всякий честный демократ не могут не видеть, что созревшее революционное столкновение упёрлось в немедленное разрешение.
Или - или.
Или власть переходит в руки буржуазно-помещичьей шайки, и тогда это означает… кровавую всероссийскую карательную экспедицию, которая… кровью солдат и матросов, крестьян и рабочих зальёт всю страну. Тогда это - продолжение опостылевшей войны, тогда это - неизбежные смерть и голод.
Или власть перейдёт в руки революционных рабочих, солдат и крестьян, и тогда это означает полное уничтожение помещичьей кабалы, немедленное обуздание капиталистов, немедленное предложение справедливого мира. Тогда земля обеспечена крестьянам, тогда контроль обеспечен над фабриками, тогда хлеб обеспечен голодающим, тогда конец бессмысленной бойне…».
«День» давал отрывочные сведения о событиях бурной ночи. Большевики захватили телефонную станцию, Балтийский вокзал и телеграф; петергофские юнкера не могут пробраться в Петроград; казаки колеблются; арестовано несколько министров; убит начальник городской милиции Мейер; аресты, контраресты, стычки между солдатскими патрулями, юнкерами и красногвардейцами… [4.1]
На углу Морской я встретил меньшевика-оборонца капитана Гомберга, секретаря военной секции своей партии. Когда я спросил его, действительно ли произошло восстание, он только устало пожал плечами: «Чорт * его знает!… Что ж, может быть, большевики и могут захватить власть, но больше трёх дней им не удержать её. У них нет таких людей, которые могли бы управлять страной. Может быть, лучше всего дать им попробовать: на этом они сорвутся…».
Военная гостиница на углу Исаакиевской площади оцеплена вооружёнными матросами. В вестибюле собралось довольно много щеголеватых молодых офицеров. Они бродили взад и вперёд и перешёптывались между собой. Матросы не выпускали их на улицу.
Вдруг на улице раздался громкий выстрел, и началась частая перестрелка. Я выбежал наружу. Вокруг Мариинского дворца, где заседал Совет Российской республики, творилось что-то необычайное. Широкую площадь пересекала по диагонали цепь солдат. Они держали ружья наизготовку и смотрели на крышу гостиницы.
«Провокация, в нас стреляют!» - крикнул один из них. Другой побежал к подъезду.
У западного угла дворца стоял большой броневик с красным флагам и свежей надписью красным «С.Р.С.Д.» (Совет рабочих и солдатских депутатов). Все его пулемёты были направлены на Исаакиевский собор. Выход на Новую улицу был перегорожен баррикадой - бочки, ящики, старый матрац, поваленный вагон. Конец набережной Мойки был забаррикадирован штабелями дров. Короткие поленья с соседнего склада были сложены вдоль здания и образовывали бруствер.
«Что же, тут будет бой?» - спросил я.
«Скоро, скоро! - беспокойно отвечал солдат. - Проходи, товарищ, как бы тебе не влетело! Вон с той стороны придут…» - и он показал в сторону Адмиралтейства.
«Да кто придёт-то?»
«Этого, братишка, не могу сказать», - ответил он, сплёвывая.
У подъезда дворца стояла толпа солдат и матросов. Матрос рассказывал о конце Совета Российской республики. «Мы вошли, - говорил он, - и заняли все двери своими товарищами. Я подошёл к контрреволюционеру-корниловцу, который сидел на председательском месте. Нет больше вашего Совета, сказал я ему. Ступай домой!»
Все смеялись. Размахивая всеми своими бумагами и документами, я добрался до двери в галерею прессы. Здесь меня остановил огромный улыбающийся матрос. Я показал ему пропуск, но он ответил: «Хоть бы вы были сам святой Михаил, - прохода нет, товарищ». Сквозь дверное стекло я разглядел расстроенное лицо и жестикулирующие руки запертого внутри французского корреспондента.
Вблизи стоял невысокий, седоусый человек в генеральской форме, окружённый кучкой солдат. Лицо его было очень красно.
«Я генерал Алексеев! - кричал он. - Как ваш начальник и как член Совета Республики, приказываю вам пропустить меня!»
Часовой чесал в затылке и беспокойно косил во все стороны, наконец, мигнул подходившему офицеру, который очень взволновался, узнав, кто с ним говорит, и начал с того, что взял под козырёк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138