.. И страх. И тихое старение... Вот уж нет!
- Что ж в этом плохого?
- А то, что жизнь гораздо больше и удивительнее, чем то, что можно потрогать. Чем можно обладать. А тут ещё смена экономического направления в стране привела и к морально-нравственным изменением - вся мразь человеческих натур полезла, как тараканы из щелей... Все было не мое, не для меня, но я же была! Настолько одинока - что я во мне выкристаллизовался абсолют. А абсолют одинаково безразличен и к идеальному, и реальному. У такого человека нет мнения - "мнение, это болезнь ума", как сказал Гераклит, но есть четкое чувство, сверхзнание, что его, а что не его. Что существенно, а что нет. И все чужое от него отлетает. Так и наступает согласие с самим собой. И когда отказываешься от не своего, твое обязательно притянется. Все в тебе встанет в соответствии с божественным рангом о ценностях на свои места. И вот тогда... Притянулся случай - и я улетала.
Была осень 1993 года. И когда мой самолет приземлился в Кейптауне, был дан первый залп по Белому Дому. Как салют. Прощальный салют. Граница между безвозвратным прошлым и неведомым будущим.
- Да ты цинична!
- Нет. Просто сменила точку отсчета. Все равно истории не перепишешь. Но можно на исторические факты взглянуть и под другим углом. - Она улыбнулась столь покровительственно, что холодок пробежал у него по спине: - Тебе наверняка будет интересно узнать, как это конкретно материализовалось. Внешне все просто. Предложила свои картины одной знакомой, их у неё купил один человек из ЮАР. Много здесь после перестройки шмыгало подобных дельцов от искусства. А я в это время я увлеченно разрубала гордиевы узлы путанки своей личной жизни и проворонила благостный период, когда художники резко богатели.
Затем, пошли новые законы - справки от министерства Культуры, налоги, перекрывающие изначальную цену картины в несколько раз, - все это отпугнуло наших кормильцев. Но некоторые торговцы картинами находили у нас того художника, который мог принести им немалый доход, и увозили с собой художника. Чтобы писали сразу на месте, и не надо было тратиться на подачки нашим чиновникам. Таким художником и оказалась я. Теперь, я думаю не страшно и закурить. Газ выветрился. - Она прервалась, прикуривая нарочито медленно, видно было, что она гасит свой энергетический запал.
- Как же тебе повезло в итоге, - нарушил тишину Вадим.
- И повезло и не повезло одновременно. Все началось с того, что тот, кому понравились мои полотна, чего-то не понял, а быть может та, которая пристраивала их, забыла сказать, что автор - женщина. И так как я подписывалась псевдонимом "Ви-Тори" - мои работы он продал, как работы Виктора Тори. Как истинный шоу мен, покупатель моих картин знал, что подать без соуса, как говорят французы, это значит совсем не подать, и давая рекламу, расписывал невероятные байки про судьбу русского художника, которого он откопал. А потом приехал за ним, то есть за мной. Испытав легкий шок, после того, как узнал что я, его художник Тори - женщина, тут же выкрутился, предложив мне ехать и работать у него, но никогда не объявляться в среде заказчиков и покупателей. А я была в таком положении, что с радостью согласилась подписать контракт на три года работы, лишь бы умотать от всех своих заморочек. На словах обговорили, что автором моих работ должна была считаться не я, а некий мистер Тори. Этот псевдоним пошел от Виктория-тория... Тори. Ты понимаешь, что это значило?
- Тебя замуровали в башню. Ты выдавала продукцию, а слава доставалась мистеру Икс.
- Все не так мрачно. В башню меня никто не замуровывал. Я жила на столь просторной вилле. Такие лишь снились нашим новым русским. Да что мне тебе говорить, ты, наверняка, сам все знаешь. - Виктория жестом предложила ему следовать за собой и, проведя на кухню, принялась готовить кофе, затем разлив его по чашкам и предложив, ставшему растерянно послушным, Вадиму присесть на табуретку, продолжила:
- Но все эти виллы, условия слуги - ничто не трогало меня. Я была как отмороженная, как во сне. Мир вокруг был столь далек от моего понимания, что я и не стремилась вникать его детали, свыкаться с ним. Но, во всяком случае, он был удобен, для того чтобы делать то, что мне всегда хотелось делать. И всегда удавалось с трудом, преодолевая невероятное сопротивление среды, людского мнения о том, как надо правильно жить женщине. Здесь, то есть, там я все делала правильно. Мир позади меня был ясен, но столь жесток ко мне, что при воспоминании я ничего не чувствовала, кроме боли. - Она сказала и замерла на секунду, словно вглядываясь в себя прошлую и не веря себе: - Когда я вышла из самолета дул сильный ветер. - Продолжила она, Вадим откинулся на спинку стула, чувствуя, как разглаживаются морщины внутреннего напряжения: - Ветер всегда действовал на меня вдохновенно, потому что я ходила раньше на катамаранах. А на них не спрятаться в каюту от ветра и мороси, как на яхте, можно только щуриться, и вглядываясь вперед, ловить воздух парусами... - Она вновь замолчала ненадолго, и Вадим представил её лежащей распластав руки на палубе под солнцем. Шикарная, соблазнительная сцена никак не омрачалась ни моросью, ни ветром. "Но зачем она об этом вспомнила - о ветре подумал" - Вадим и перестал слышать её рассказ, лишь ритм, и отдаленное ощущение белого города - Кейптауна...
"...словно проплывало мимо, и было настолько не мое и мое в тоже время, что мне казалось: это мой, мой и только мой сон... ...Потом - вторую картину, не оглядываясь, не вникая в детали окружающего, черпая все лишь изнутри себя... А когда мой продюсер узнал, что я ещё и не умею водить машину, он был поражен также, как если бы я заявила, что не умею ни читать, ни считать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131