И когда я спрашивала, о том, что там, то мне моя негритянка, Нага, отвечала коротко: "Эбони".
"Эбони, так эбани" - соглашалась я, не думая о смысле этого слова, которое чуть искажала, заменив "о" на "а". Таким образом, звучание его становилось столь сходно с нашим матерным словом, которым можно охарактеризовать фактически всех - от дурака, до гения, от простого труженика до президента, что я удовлетворялась её кратким объяснением. Чтобы не происходило на улице, базаре, в телепередачах про ежедневный криминал, если кто-то кричал вдалеке - все было: эбани. Так и стало для меня называться все этим словом. А потом я узнала, что на слово "негр", "блэк", да хоть "вайт" - местные обижаются. Но эбони - это как бы не цвет, хотя тоже означает черный - помнишь, "черное дерево" - эбонитовое дерево. Мое же "эбани" стало нечто большее - это мир, в который лучше не заглядывать. Нага вырвалась из него и очень гордилась этим. Ты понимаешь, на какую букву я про себя заменяла букву "Э"?
- На "Е"?.. - Совершенно обалдело, произнес Вадим, чувствуя себя первоклассником, говорящим о запретном. Он даже испытал детское чувство гордости от того, что она, вновь забывшись, сказала ему "Ты". И слушал её заворожено:
- Все страсти за моим забором - независимо от цвета кожи артистов человеческой комедии - были для меня миром эбани - их бред был не способен волновать меня. Мне всегда казалось, что они его выдумывают специально как бы натворить нечто такое, чтобы ничего не создать, лишь бы рушить, а не созидать. Но это не люди земли или те, что с божественным вдохновением. Нет - среди них могут быть и те, и другие, но суть любого их действия разрушение. Они специалисты - рушить все и вся. Рушить сексуальностью души; рушить амбициями порядок; рушить, крушить порядком творчество и вдохновение. Творчеством и вдохновением защитное поле табу. О! Вы даже не представляете, сколько способов разрушения существует в этом мире животным началом рушат любовь, любовью к женщине - материнские начала... Разнузданным материнством - взрослость. А межнациональные или внутриплеменные разборки! И так без конца! Оставьте меня со своими страстями! Я не хочу принимать участие в постоянном процессе всеобщего погрома! И пусть он незаметен. Я хочу писать картины! Нет. Вы мне скажите, Вадим, - снова она акцентировала это отстраняющее "Вы", - Здесь что?.. Все также нет четких границ межу "эбани" и человеком, от слова "чело"?!. Я-то думала за эти годы все изменилось и наконец-таки стало ясно - кто есть кто. Ан - нет. Вы со своими приятелями блефуете, прикидываясь людьми, с которыми можно разговаривать нормально и о деле, а выходит, пошло подстраиваете мне какую-то ловушку, прикинувшись специалистом арт-бизнеса. Мне стыдно быть свидетелем вашей эбанитости!.
- Нет. Все было не так. Не так. Но я имею некоторое отношение к... Я... вовсе не такой... Я сейчас - вскочил Вадим и вышел в туалет. Ему не хотелось врать, и пришлось выдержать паузу умолчания, чтобы не сказать правду.
ГЛАВА 4
А дело было простое. Сидел он в одном из облюбованных богемой кафе с Борисом фотографом, давно пропившему свой последний гонорар, а быть может и аппаратуру, и уже более года перебивавшемся на вспомоществование, поступающее за мелкие услуги от меценатствующего по отношению к нему Вадима. Сидели, вальяжно вытянув под столом ноги, развалившись на стульях, попивали водочку, болтали, можно сказать, ни о чем. Подошел Иван, развалился рядом, нога на ногу, поглядывает на них в полупрофиль, словно сытый горный орел только что обожравшийся труповщинки, и сообщает, как бы вскользь, что этой ночью он переспал уже с тысячной женщиной.
- С тысячной?! - чуть не подскочил Борис.
- Ну ты просто сексуальный террорист! - усмехнулся Вадим и начал быстро разливать водку по стаканам.
- Слушай, а скажи, а чего такого ты в них искал? - успокоившись, спросил Борис, уже несколько лет в одиночестве переживающий разрыв с любимой женщиной. Ему, конечно, приходилось иногда снимать противоположный пол, несмотря, что в основном фотографировал для буклетов рекламирующих станки и рабочую одежду, но снимать на фотопленку, а не так, как это делается на Тверской.
- Коллекция у меня такая. Коллекционер я, понимаешь? Чтобы было потом - что вспомнить. - Вновь орлиный профиль Ивана устремился в невидимую даль.
- И каков же возрастной диапазон? - не унимался Борис.
- Ну... в основном у меня молоденькие... но были и пятидесятилетние.
- А красивые? - Спросил Борис, глядя куда-то мимо.
Вадим и Иван проследили за его взглядом и увидели Викторию, севшую в противоположном углу небольшого зала.
- Кажется, я эту бабу знаю, - напрягся Иван, и профиль его преобразился в профиль охотничьего пса на болоте, даже пипочка носа шевельнулась - Да это же Виктория! Сто лет её не видел. Как изменилась - не узнаешь. Она и раньше частенько бывало меняла цвет волос, а теперь, значит, брюнетка... И загорелая!.. И зимой! По круизам шляется?..
Вадим не был праведником, но Иван осматривающих всех женщин, как свое конкретное поле деятельности, его раздражал.
- Справедливо будет отметить, - обратился Вадим к Борису, мало знакомому с Иваном, - что Иван обычно выбирает себе женщин на изломе, неуверенных в себе или просто некрасивых. Так что не завидуй.
- Вадим, конечно, прав. - Повернулся к столу лицом Иван и подражая манерности тона своего друга и тайного врага одновременно продолжил: Перед красивыми женщинами я робею. Но случалось. Случалось. Что греха таить...
- Где ж ты брал так много некрасивых? - искренне удивился Борис.
- Я же говорю, случались и красивые.
- И такие были? - Провокационным тоном спросил Борис и еле заметным кивком указал на Викторию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131