Но в этом спокойствии есть что-то настораживающее — уж слишком… расслаблен.
Ему вдруг вспомнилось несколько его пациентов, сидевших в точно такой же позе на больничной кровати. Все ясно: нервное истощение.., отсюда и апатия — он буквально истерзан страданием. А глаза… Так смотрит больная лошадь или раненая собака — с покорным терпением. Странно, очень странно. Судя по его виду, физически он абсолютно здоров… Однако нет сомнения, что совсем недавно он перенес какие-то мучительные переживания. Теперь он уже ни на что так остро не реагирует, просто тупо и терпеливо ждет. Но чего? Наверное, какого-то удара… Что бы это могло быть? «Ох, наверное, у меня разыгралось воображение… — подумал доктор. — Но нет, этот человек действительно ждет, чтобы чему-то наступил конец… Он похож на ракового больного, который рад любому лекарству, хоть на миг притупляющему боль».
Леннокс Бойнтон встал, чтобы поднять с пола клубок шерсти, который нечаянно обронила их монументальная мамаша.
— Вот, пожалуйста.., мама.
— Благодарю.
Что она там вяжет? «Варежки для заключенных», — почему-то подумалось Жерару, и он улыбнулся своей неожиданной фантазии. Теперь он стал приглядываться к самой младшей в семье — к молоденькой девушке с золотисто-рыжими волосами. Ей, наверно, лет девятнадцать. Прозрачная нежная кожа — такая часто бывает у рыжих. Личико худенькое, но бесспорно прекрасное. Она мечтательно улыбалась. Немного странная улыбка. Мысли девушки витали где-то вдали от отеля «Соломон», от Иерусалима… Она тоже кого-то очень напоминала… Ну да! Эту удивительную, неземную улыбку он видел на устах мраморных дев в афинском Акрополе… Прелестная, хоть и несколько отрешенная улыбка: ее утонченное очарование и кротость заставили сердце доктора сжаться.
И тут он заметил руки девушки… Столешница скрывала их, но доктор сидел так, что отчетливо видел: тонкие пальцы терзали, рвали на мелкие клочья носовой платок.
Доктору стало не по себе. Эта рассеянная, умиротворенная улыбка — и не знающие покоя руки, изничтожающие, сокрушающие…
Глава 4
Тишину нарушил судорожный астматический кашель: затем раздался властный голос матери:
— Джиневра, ты устала. Тебе пора лечь.
Девушка вздрогнула; ее беспокойные пальцы перестали теребить платок.
— Я совсем не устала, мама.
Жерар был очарован ее певучим голосом, даже эта обыденная фраза прозвучала в ее устах как нечто завораживающее.
— Нет, устала. Я же вижу. Завтра тебе нельзя никуда ехать.
— Как? Я обязательно поеду! Я прекрасно себя чувствую.
— Тебе нездоровится, — скрипучим, хриплым голосом возразила мать. — А завтра ты будешь совсем больна.
— Нет-нет, я совершенно здорова! — Бедняжка дрожала, как в лихорадке.
И тут мягкий спокойный голос произнес:
— Я провожу тебя, Джинни.
Молодая женщина с задумчивыми серыми глазами и гладкой прической поднялась со своего стула.
— Нет, — отрезала старуха. — Никаких провожатых.
— Но я хочу с Надин! — крикнула девочка.
— Конечно, конечно. — Молодая женщина шагнула в сторону Джинни.
— Не нужно, она сама! Верно, Джинни? — опять вмешалась старуха.
Последовала неловкая пауза, впрочем недолгая — и Джиневра вмиг потускневшим голосом покорно произнесла:
— Да, конечно. Я пойду одна. Спасибо тебе, Надин. — Она направилась к дверям. Несмотря на некоторую угловатость, Джиневра двигалась очень грациозно.
Доктор опустил газету и теперь уже в открытую разглядывал старую миссис Бойнтон. Она смотрела дочери вслед, и на ее жирной физиономии кривилась странная усмешка, похожая скорее на гримасу. Словно карикатурное отражение прелестной неземной улыбки, которая поразила доктора на личике девушки… Старуха перевела взгляд на Надин, снова опустившуюся на стул. Однако та встретила этот тяжелый взгляд с невозмутимым спокойствием, хотя старуха так и сверлила ее глазами.
«Какой бессмысленный деспотизм!» — возмутился Жерар. И тут старуха уставилась прямо на него. У доктора даже перехватило дыхание. Маленькие, ничем не примечательные глазки, но они сверкали такой злобой и столько в них было странной силы! Доктор Жерар сразу понял, что перед ним не просто вздорная немощная старушонка, которая изводит своих близких мелкими капризами. Нет, эта женщина обладает удивительной силой. Ее свирепый взгляд напоминал взгляд кобры… Миссис Бойнтон была стара и, видимо, измучена хворями, но совсем не беспомощна. Она знала цену власти и всю жизнь только и делала, что тешила свое властолюбие, по-видимому ни разу не усомнившись в собственном могуществе. Доктору Жерару вспомнился один цирковой номер: укротительница тигров демонстрировала публике очень эффектные, но крайне опасные трюки. Огромные великолепные звери смиренно ей подчинялись, выполняя унизительные для столь царственных созданий приказания. Однако их горящие глаза и тихое рычание выдавали ненависть — самозабвенную, жгучую ненависть… Укротительница была смуглой надменной красавицей, но взгляд ее — в точности такой же, как у этой старухи.
— Une dompteuse, — пробормотал доктор Жерар. Так вот какие страсти кипели под вполне безобидной болтовней… Ненависть — черный водоворот ненависти. «Какое у вас богатое воображение! Вот что сказал бы мне любой здравомыслящий человек, — вдруг одернул себя доктор. — Самая обыкновенная американская семья, дружно изучают палестинские достопримечательности, а я напустил тут всякой чертовщины!»
Он переключился на молодую женщину по имени Надин. На ее левой руке поблескивало обручальное кольцо. Доктор заметил, как она украдкой посмотрела на Леннокса, и догадался, что они муж и жена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9