Совсем не так обстоит дело с тетями Адами. Родная тетя Таппенс Бересфорд — двоюродная бабушка Примроуз — была известной скандалисткой. Угодить ей никак не удавалось. Не успевала она появиться в каком-нибудь заведении, предоставляющем жилье с удобствами и чуткий уход, и написать несколько в высшей степени хвалебных писем своей племяннице, как вдруг в следующем письме та читала, что тетушка ни с того ни с сего в гневе покинула заведение.«Там невыносимо. И я минуту там больше не могла оставаться».За год тетушка Примроуз перебывала в одиннадцати подобных заведениях и наконец написала, что она повстречала довольно милого молодого человека. «И впрямь очень преданный мальчик. Он лишился матери в юном возрасте, и он очень нуждается в уходе. Я сняла квартиру, и он переедет ко мне. Все устроилось к нашему обоюдному удовольствию. Мы родственные души. Тебе больше не придется из-за меня тревожиться, дорогая Пруденс. Мое будущее устроено. Завтра я встречаюсь со своим адвокатом, поскольку мне следует оставить кое-что Мервину на тот случай, если я отойду в мир иной раньше, чем он, что, само собой, вполне естественно, хотя уверяю вас, что в данный момент я чувствую себя отлично».Таппенс поспешила на север, в Абердин. Но так уж вышло, что полиция прибыла туда раньше и забрала пленительного Мервина, которого уже давно разыскивала по обвинению в мошенничестве. Тетушка Примроуз была страшно возмущена и называла это преследованием, однако, побывав на судебном разбирательстве, где рассматривалось сразу 25 пунктов, была вынуждена изменить мнение о своем протеже.— Пожалуй, мне следует съездить проведать тетю Аду, Таппенс, — сказал Томми. — Давненько я к ней не заглядывал.— Пожалуй, да, — без особого воодушевления ответила Таппенс. — Сколько уж прошло?Томми задумался.— Да уже почти год, — сказал он.— Ты что, — возразила Таппенс. — Я думаю, больше.— О боже, — сказал Томми, — время и впрямь летит, правда? Просто не верится. И все же, Таппенс, ты, пожалуй, права. — Он принялся подсчитывать. — Плохо, что забыли старушку. Даже на душе как-то тяжело.— А это ты зря, — не согласилась с ним Таппенс. — В конце концов мы посылаем ей вещи и шлем письма.— Оно, конечно, так. Ты молодчина, Таппенс. И все же иногда бывает, что читаешь и расстраиваешься.— Ты вспомнил об этой жуткой книге, что мы взяли в библиотеке? — спросила Таппенс. — И о том, как ужасно было бедным старикам, как они страдали?— Я полагаю, это было взято из жизни.— О да, — ответила Таппенс, — такие места наверняка есть. И есть люди, которые ужасно несчастны, которые просто не могут не быть несчастными. Но что еще можно сделать, Томми?— Что можно сделать? Только быть как можно осмотрительнее при выборе заведения, все о нем разузнать и удостовериться, что за нею присматривает хороший врач.— Ты должен признать, что лучше доктора Марри не найти.— Да, — согласился Томми, и озабоченное выражение сошло с его лица. — Марри первоклассный парень. Добрый, терпеливый. Если бы что-нибудь было не так, он бы сообщил нам.— Так что, я думаю, нечего тебе переживать, — сказала Таппенс. — Сколько ей уже?— Восемьдесят два, — ответил Томми. — Нет, нет, я думаю, восемьдесят три, — поправился он. — Мерзкое ощущение, наверное, когда ты всех пережил.— Это нам так кажется, — сказала Таппенс. — У них такого чувства нет.— Как знать.— Ну, твоя тетя Ада уже не чувствует этого. Разве ты не помнишь, с какой радостью она перечисляла нам старых друзей, которых пережила? А закончила, сказав: «Ну, а что касается Эми Морган, так я слышала, что больше полугода она не протянет. Она всегда, бывало, говорила, что, дескать, я такая хрупкая. А теперь почти наверняка я ее переживу. Причем переживу на много лет». Она прямо ликовала.— И все же… — заговорил Томми.— Я знаю, — перебила его Таппенс. — Знаю. И все же ты считаешь это своим долгом, поэтому тебе следует съездить.— По-твоему, я не прав?— К сожалению, — ответила Таппенс, — я и впрямь думаю, что ты прав. Совершенно. Я тоже с тобой поеду, — добавила она с едва заметной ноткой героизма в голосе.— Нет, — сказал Томми. — Зачем это тебе? Она не твоя тетя. Нет, я поеду один.— Как бы не так, — сказала миссис Бересфорд. — Я тоже люблю страдать. Будем страдать вместе. Удовольствия от этого ты не получишь, я тоже не получу, и я нисколько не сомневаюсь в том, что не получит его и тетя Ада. Но я совершенно четко понимаю, что не сделать этого просто нельзя.— Нет, я не хочу, чтобы ты ездила. В конце концов вспомни, как она грубила тебе в последний раз.— Да мне это, в общем-то, было нипочем, — сказала Таппенс. — Возможно, за весь наш приезд старушка хоть раз потешилась вволю.— Ты всегда была мила с ней, — сказал Томми, — даже при том, что она тебе не очень нравится.— Тетушка Ада никому бы не понравилась, — сказала Таппенс. — По-моему, она в жизни никогда никому не нравилась.— Когда люди стареют, невозможно не испытывать к ним жалости, — заметил Томми.— А я могу, — возразила Таппенс. — У меня не такая славная натура, как у тебя.— Поскольку ты женщина, ты более безжалостна, — сказал Томми.— Наверное, в этом-то все и дело. Видишь ли, из-за нехватки времени женщинам во всем приходится быть суровыми реалистками. Я хочу сказать, мне очень жаль людей, если они стары, хворы или еще что-нибудь такое, только они должны быть славные. Если же они не славные — ну это уж совсем другое дело, ты не можешь не согласиться. Если ты противен в двадцать лет, так же гадок в сорок, еще мерзостнее в шестьдесят, а в восемьдесят — и вовсе сущий дьявол, тогда я, право, просто не понимаю, почему нужно испытывать особую жалость к людям только потому, что они старые.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11