Я стоял у берега, по колено в воде, с открытым лицом — накомарник был закатан и укреплён английской булавкой на шляпе, потому что комаров было мало: дул ветер и побрызгивал дождь. Была самая лучшая погода для ловли форели. В солнечную погоду, когда воздух и вода пронизаны светом, форель очень хорошо видит — она видит и рыбака на берегу, и тень от рыбака, которая движется по воде, и убегает. А когда пасмурно и нет от тебя тени да ещё вода рябит от дождевых капель или от ветра, тогда форель видит плохо, тогда она смелая. Тогда хорошо клюёт!
И сейчас была именно такая погода: прекрасная погода! Вы, конечно, скажете, что погода не прекрасная, потому что ветер и дождь, но ведь всё относительно, как говорил дядя. Относительно рыбалки погода была прекрасной. Так что всё было прекрасно!
Я стоял далеко в воде, глядя на камень, который торчал из воды метрах в двадцати от меня. Вода, ударяя в камень, разбивалась на две струи, и между ними, под камнем, был водоворот: там должна была стоять форель. Я старался завести свою мушку именно в этот водоворот. Я очень старался! Я держал в уме все дядины советы, которыми он напичкал мою бедную голову, всё время повторял эти советы про себя и старался всё делать по правилам. А дядя стоял неподалёку и смотрел.
Ловить он бросил — он курил свою трубку и смотрел на меня, а его спиннинг стоял рядом, прислонённый к камню. И Чанг тоже смотрел на меня. От этого я ещё больше волновался.
По правилам ловли надо закидывать немного дальше и выше того места, где стоит форель, чтобы потом, приподнимая удилище или проводя его вбок, завести мушку в нужное место. Тут надо её провести легко и как бы невзначай.
Стоять надо вполоборота против течения. Когда мушку отнесёт вниз и леска натянется, надо снова перезакинуть.
Я всё делал по правилам, однако не мог точно провести мушку над нужным местом. Надо всё время чувствовать, где именно она в данный момент находится. Но я это плохо чувствовал. Я никогда толком не знал, где она находилась!
В глазах у меня рябило от быстро несущейся воды, руки и ноги болели от напряжения, и голова болела от напряжения, потому что я всё время мысленно повторял правила ловли.
А ещё мешали комары. Их было мало, но иногда они впивались мне в нос или в бровь, и тогда всё шло насмарку.
В общем, я стоял уже несколько часов, а ни черта не клевало!
Снасть была прекрасная, погода прекрасная, правила я помнил прекрасно, — а ничего прекрасного не было!
Утром, когда я шёл с дядей от костра к реке, вид у меня был отличный: хоть сейчас на обложку спортивного журнала! Я даже видел мысленно подпись на обложке мелким шрифтом, курсивом: «Знаменитый нахлыстовик такой-то, обладатель мирового рекорда среди юношей в ловле форели нахлыстом, сезон 1937 года. Река Нива на Кольском полуострове». Портрет, конечно, цветной, во весь рост, я ослепительно улыбаюсь, на голове у меня шляпа с приспущенным накомарником, а в руках… вот в том-то и дело, что в руках у меня пока не было ничего, кроме удочки! Никакой форели! «Этакая шляпа в шляпе!» — подумал я про себя…
Я вдруг разозлился, с шумом выбрался на берег, бросил на камни свой нахлыст и с размаху плюхнулся на мшистую кочку.
— Нет тут никакой рыбы! — сказал я, чуть не плача. — Может, мушка не та?
Дядя посмотрел на меня с улыбкой. Он подошёл и сел рядом.
— Всё прекрасно! — сказал он. — Снасть у тебя отличная и мушка тоже.
Он взял мой нахлыст, бережно поднял его, смотал леску на катушку и прислонил нахлыст к камню так, что конец удилища торчал в воздухе.
— Никогда не обращайся грубо со снастью, — сказал он осуждающе.
— Но в чём же всё-таки дело? — спросил я.
— Дело в том, — внушительно сказал дядя, — что ты должен сейчас кое-что позабыть…
— Что позабыть?
— Я сейчас объясню тебе это на примере, — сказал дядя. — Я прочту тебе притчу в стихах.
— Какую притчу?
— Сейчас поймёшь: когда я прочту тебе притчу, ты сразу поймёшь, что такое притча и что надо забыть… Притча эта называется «Как Сороконожка ходить разучилась». Слушай!
Дядя опёрся кулаком с зажатой в нём трубкой о колено, прищурился на облака — он всегда щурился, когда читал стихи, — и начал:
— Пройдусь-ка перед сном немножко! —
Промолвила Сороконожка. —
И — раз! — два! — три! — четыре! — пять! —
Шесть! — семь! — и восемь!..
И так далее —
Обула все свои сандалии
И вышла из дому гулять.
Раз! — поставит ногу,
Два! — поставит ногу,
Три! — поставит ногу:
Подошла к порогу.
Дважды два — четыре:
Вышла из квартиры.
Пять, шесть, семь и восемь:
В огороде осень.
Два плюс носемь — десять:
Ноги глину месят.
Дважды десять — двадцать,
Дважды двадцать — сорок:
Если постараться,
Влезешь на пригорок…
Так ноги в ремешках сандалий
Легко несли её вперёд.
Горел закат в осенней дали.
Вот — миновала огород.
Шаги, конечно, не считала,
А просто на исходе дня
О чём-то про себя мечтала,
Ногами всеми семеня…
Тут дядя опять раскурил трубку, затянулся и, хитро улыбнувшись, продолжал:
Заслышав шум её шагов,
Жук Скарабей сказал: — Минутку!
Давайте с ней сыграем шутку! —
(Он шёл в компании жуков.)
И, поклонясь Сороконожке,
Вперёд он сделал три шага
И прошептал: — Какие ножки!
Походка у тебя легка!
Но не пойму я — хоть убей! —
Как двигаешь ты по дороге
Свои бесчисленные ноги? —
Спросил бедняжку Скарабей. —
Шагнёшь ты первою ногою,
А следом двигаешь какой:
Второй, седьмой, сороковою
Иль тридцать первою ногой?
Вопрос смутил Сороконожку:
— Я… просто движусь понемножку!
Своих шагов я не считаю,
Я просто так в пути мечтаю…
— Как! — возмутился Скарабей. —
Приводишь ноги ты в движенье,
Не зная правила сложенья?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52