А ведь почти всякий день подобные вопросы, – то Марья Федоровна спросит, то случайно встреченный знакомый, то из области позвонят… И снова, и снова беспокойная мысль не дает отдыху, забвенья, снова безжалостная, неумолимая дрель ввинчивается в голову: кто?
И снова – все те же привычные версии, и мысль не в силах оторваться от этого крохотного клочка садовской земли, не может прянуть ввысь, вообразить кроме примелькавшегося еще что-то, новое, глубоко запрятанное от глаз, но, может быть, наивернейшее…
Вон Костя успел придумать этих версий чуть ли не десяток. Фантазер! Он везде, во всем готов искать кончик неуловимой нити. Даже в убитом Артамонове пытается найти, чудак этакий, ключ к разгадке… Не смешно ли? Молодость, конечно, горячий конь, необъезженный…
Когда Щетинин подходил к дому, первые крупные капли дождя звонко зашлепали по железным и шиферным крышам поселка. Он застал Костю уминающим за обе щеки остатки обеденного лапшевника. «Горячий конь» разглагольствовал с Марьей Федоровной о новом, только что вышедшем романе Макара Дуболазова «Янтарные закрома». Наскоро, без аппетита проглотив ужин, Максим Петрович, сказав – «Ну, мать, нам пора!» – повел Костю ночевать в сад, в плетневый кильдимчик, где хранились старые ульи, рамки, вощина и прочие принадлежности пчеловодного хозяйства. Там, на ворохе душистого сена, покрытого лоскутным одеялом, улеглись они, прислушиваясь к шуму дождя, налетавшего порывами, к далеким глухим раскатам приближающейся грозы. Костя молчал, покуривая вонючую сигаретку. Максим Петрович ждал, когда он начнет выкладывать новости.
– Да-а, – протянул наконец Костя. – Трудная вещь – искусство. Вот роман Дуболазова. И тема вроде бы неплохая, и люди выведены. А не искусство… Эрзац!
– Иди-ка ты со своим Дуболазовым знаешь куда! – раздраженно сказал Максим Петрович. – Ты давай рассказывай, что в Садовом!
– В Садовом-то? – затянувшись, переспросил Костя. – Что ж – в Садовом… Странные дела творятся в Датском королевстве…
– Давай, давай, не тяни…
– Юмористика! – засмеялся Костя. – Бабка Ганя померла!
– Хороша юмористика!
– Нет, просто я не так выразился… Бабку, конечно, жалко. Юмор же начался дня через три. Похоронили старуху за счет совхоза, замкнули избу, и тут, представьте себе, из города наследнички заявились.
– Наследники? – удивился Щетинин.
– Ну да, что ж такого? Какие-то две гражданки приехали, назвались племянницами, предъявили документы – все правильно. Я их видел, расспрашивал: сестры. Одна в «Гастрономе» продавщицей, другая – больничная сиделка или нянюшка, что ли… Но обе, видать, барахольщицы. Решили продать бабкину мазанку. Покупателей, конечно, черта с два нашлось – вы же помните, что это за дворец? Пропутались они весь день без толку, опоздали к автобусу и остались ночевать. И вот тут, – Костя хихикнул, – вот тут-то и пошла юмористика. В бабкиной хате объявилось привидение.
– Ты что – шутишь? – нахмурился Максим Петрович.
– Ничуть. Самое настоящее, так сказать, классическое привидение, судя по их рассказам: по чердаку ходило, вздыхало, стонало, чихнуло даже разок… Короче говоря, набрались девки страху, да рано утром, ни свет ни заря, с первым же автобусом и подались восвояси.
– Черт знает, какая чушь! – проворчал Максим Петрович.
– Сначала и я так подумал. А потом думаю – а может, не чушь? Помните, говорил же Евстратов про огонь, что будто бы у бабки по ночам светился… Короче, забрался я на чердак, оглядел его внимательно…
– Ну?
– Увы, ничего подозрительного! Пыль, хлам… Следы натоптаны, но все женские, девки эти натоптали, когда хозяевали в хате, глядели, чего б из бабкиного барахла продать, чего с собой увезти…
– Так, а дальше?
– Что дальше?
– Дальше-то что? Что еще привез?
– Все.
– Как – все?
– А так – больше ничего.
Максиму Петровичу захотелось выругаться, но злость на Костю была так сильна, что он даже выругаться не сумел.
– И ты с такой чепухой сорвался из Садового?
– Ну… – виновато, неуверенно промямлил Костя. – Я еще думал – может, какие руководящие указания у вас есть?
С минуту Максим Петрович молчал, ожидая, когда гнев отпустит горло.
– Слушай, – сказал он строго, справившись с собой. – Если ты из-за каждого нового журнала будешь бросать порученное дело и срываться с места…
Максим Петрович приостановился, не зная, чем пригрозить Косте. Тем, что отчислит его из помощников? Напишет в институт? Главное, что ведь ни того, ни другого он не сделает – из-за своей совсем отеческой привязанности к Косте. Просто удивительно, как она успела так быстро в нем вырасти! И все, наверное, потому, что жизнь не подарила Максиму Петровичу своих детей… Правда, и сам Костя неплохой парень. Хотя иные его чудачества порою крепко досаждают Максиму Петровичу… И даже не на шутку сердят – вот как сейчас…
– Завтра чуть свет чтоб был в Садовом, – сказал Максим Петрович сухо, отчужденно, решив заменить угрозу наказания приказной сухостью тона. – И чтоб таких штучек больше не выкомаривал. Понял?
– Понял, – кротко ответил Костя.
– И брось ты, пожалуйста, этот свой кошмарный «Памир»! Навонял тут – дышать нечем!
– Такой уж лихой табачок… – совсем раздавленный суровостью Щетинина, отозвался Костя и стал в темноте плевать на зашипевший огонек сигареты. – Елецкий. Придуман во славу отечества, на страх врагам.
– Ты у кого там в Садовом? Все у Евстратова? – спросил Щетинин тоном чуть помягче, специально для того, чтобы не оставлять Костю угнетенным его начальственной суровостью.
– Евстратов в доме ремонт затеял. Крышу раскидал, печку переделывает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195