— Не вздумай и в самом деле это сделать!
— Но ты же сама мне сказала!
— Пора тебе идти спать, — объявила Энн, чтобы как-то выйти из затруднительного положения.

Глава вторая
ОСЕННИЕ ГИРЛЯНДЫ

Следующая неделя, заполненная бесчисленными «делами-последышками», как их называла Энн, пролетела незаметно. Среди этих «последышков» были прощальные визиты, которые наносила Энн или которые наносили ей. С одними посетителями или посещаемыми она была мила и разговаривала с удовольствием; с другими — холодна и надменна. Это зависело от того, разделяли ли они надежды Энн или считали, что она «много о себе понимает» и что их долг — «щелкнуть ее по носу, чтоб не задирала».
Общество по украшению Эвонли устроило в честь отъезда Энн и Джильберта вечеринку у Джози Пайн. Этот дом выбрали потому, что он был удобный и большой, а также потому, что девицы Пайн отказались бы принимать участие в прощальной вечеринке, если бы предложение устроить ее у них в доме было отвергнуто. Вечеринка получилась очень веселой и приятной. Джози и Герти вели себя как радушные хозяйки и, вопреки обыкновению, ничем не омрачили настроение собравшихся.
— Как тебе идет новое платье, Энн! Пожалуй, тебя в нем можно назвать почти хорошенькой.
— Я рада, что ты так думаешь, — ответила Энн с серьезным лицом, но с улыбкой в глазах. У нее постепенно развивалось чувство юмора, и слова, которые обидели бы ее в четырнадцать лет, теперь только забавляли. Джози подозревала, что эта улыбка в глазах таила насмешку на ее счет, но ограничилась тем, что шепнула сестре:
— Вот увидишь — теперь Энн будет еще больше задирать нос.
На вечеринке присутствовали все «отцы»-основатели общества, полные задора и веселья юности: краснощекая Диана Барри, за которой тенью ходил Фред; Джейн Эн-дрюс, некрасивая, опрятная и серьезная; Руби Джиллис, сияющая красотой в кремовой шелковой блузке, с красной кисточкой герани в золотистых волосах; Джильберт Блайт и Чарли Слоун, которые оба изо всех сил старались держаться поближе к неуловимой Энн; Керри Слоун с бледным и печальным лицом: ее отец запретил Оливеру Кимбаллу и близко подходить к их дому; Зануда Сперджен Макферсон, круглое лицо и оттопыренные уши которого оставались все такими же круглыми и оттопыренными, и Билли Эндрюс, который весь вечер просидел в углу, не сводя глаз с Энн и широко улыбаясь, когда к нему кто-нибудь обращался.
Энн была растрогана подарком, который ей преподнесли члены общества — томиком пьес Шекспира, — и вообще получила от вечеринки большое удовольствие, но под конец Джильберт испортил ей настроение. Он опять сделал ту же ошибку — за ужином на освещенной луной веранде сказал ей какие-то сентиментальные слова. В отместку Энн стала ласково разговаривать с Чарли Слоуном и позволила ему проводить себя домой. Однако она вскоре осознала, что месть наносит больше всего вреда тому, кто хочет отомстить. Джильберт отправился провожать Руби Джиллис, и Энн издалека слышала их веселый смех и болтовню. А сама она умирала от скуки, слушая Чарли Слоуна, который говорил не умолкая, но ни разу не сказал ничего путного. Энн время от времени рассеянно отвечала «да» или «нет» и думала, как роскошно выглядит Руби, а Чарли при лунном свете еще более лупоглаз, и что мир не так прекрасен, как ей казалось в начале вечера.
— Я просто устала, вот и все, — сказала себе Энн, когда наконец рассталась с Чарли и оказалась у себя в комнате. И сама искренне поверила своим словам. Но на следующий вечер, увидев, как Джильберт своим быстрым упругим шагом переходит через мостик и идет к Грингейблу, у нее в сердце словно бы забил тайный ключ радости.
— У тебя усталый вид, Энн, — сказал он.
— Да, я устала, потому что весь день шила и укладывала чемоданы. Да к тому же еще в отвратительном настроении оттого, что сегодня со мной приходили попрощаться шесть женщин, и ни одна из них не упустила случая сказать что-нибудь такое, от чего померкли краски и жизнь показалась серой и унылой, как утро в ноябре.
— Вот язвы, — заметил Джильберт.
— Да нет, — серьезно возразила Энн. — Если бы они были старыми злюками, я бы не обратила на их слова внимания. А они все добрые, все хорошо ко мне относятся, все хотели мне дать материнский совет. По их мнению, ехать в университет — сумасшествие и степень бакалавра мне совсем не нужна. Вот я и думаю: может, они правы? Миссис Слоун вздохнула и сказала: дай Бог, чтобы у тебя хватило сил выдержать такую нагрузку. И я сразу представила себе, как к концу третьего курса превращаюсь в усталую развалину. Миссис Райт сказала, что четыре года в Редмондском университете, наверно, обойдутся очень дорого, и я тут же почувствовала, что не имею права так разбазаривать свои и Мариллины деньги. Миссис Бэлл выразила надежду, что университет не сделает из меня заносчивой всезнайки, и я подумала, что через четыре года стану, наверное, невыносимой гордячкой, которая будет свысока смотреть на всех своих бывших соседей. А миссис Пайн заявила, что студентки университета, «жуткие воображалы и модницы, особенно те, что живут в Кингспорте», не захотят со мною знаться, и я сразу вообразила, как меня все сторонятся: кому нужна какая-то девчонка из захолустья, шаркающая грубыми башмаками по паркетным полам Редмонда?
Энн вздохнула и одновременно рассмеялась. Она была очень чувствительна к недобрым словам — даже когда слышала их от людей, чьим мнением совсем не дорожила.
— Велика важность, что они там наговорили, — усмехнулся Джильберт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60