После ужина собирались на баке, и песня, пляска возникали сами собой. Коли ахнем плясовую, в круг выйдут Козьмип, Поленичко. Любо-дорого смотреть! Ноги сами ходуном ходят. И к хору, и к плясунам, как правило, присоединялись краснофлотцы экипажа. Постепенно хор все расширялся, а дружба с экипажем становилась все теснее.
Особенно хороша песня на рейде в предсумеречные часы: море как зеркало, воздух даже косичек вымпела не треплет… Вот когда поется так поется!
Часто под руководством училищных лаборантов боцманов Грицюка и Васильева проводились тренировки в гребле и хождении под парусами. Главстаршины, великие мастера своего дела, ни собственных, ни курсантских сил не жалели, часами гоняли нас, чтобы, как выражался Грицюк, «все было в аккурат, чтобы аж море под веслами шипело».
…На завтра назначены шлюпочное учение и прогон. Участвует вся команда. Нам предстоит тягаться с комендорами, каждый из которых почти гвардейского роста, и с кочегарами, силой не обиженными. Трудные предстоят дела.
Поднялись до побудки. Еще раз перед спуском на воду проверили шлюпки. Старший преподаватель морского дела в училище Н. Д. Харин пошел старшим на барказе, на котором гребцами были самые рослые ребята первого взвода, на нашем гребном катере старшим был назначен Грицюк, старшиной-рулевым Волков, загребными — Каратаев, Пнчугин, баковыми — Куканов и я. Остальные десять человек тоже из нашего класса.
— Ну, орлы, не ударим лицом в грязь! — призывает нас Грицюк. — Грести не спеша. Гребок делать — чтоб весла гнулись. Отваливаться, как учили: почти ложась на спину. За веслами следить — чтоб как крылья!.. Сейчас все дело в силе и чистоте гребка…
Катер идет ходко, под форштевнем разговаривает вода. Гребем слаженно, сильно. Плавно, красиво огибаем корму крейсера, на юте которой стоит, вооружившись биноклем, командир Поленов. Он внимательно смотрит, что-то говорит старпому. Тот берет мегафон, и мы слышим из уст самого Леера:
— На одиннадцатом! Хорошо гребете!
Грицюк доволен. Наши физиономии сияют. Мы вошли в ритм, а от похвалы командира катер побежал еще резвее. Звонче и веселее зажурчала рассекаемая форштевнем морская водица.
Прогон под веслами закончился в азартной спортивной борьбе. Барказ Харина был первым. Мы, достав катер комендоров, долго шли с ним весло в весло, но на финише отстали метра на два. Остальные шлюпки курсантов дальше шестого места не ушли. Это была победа. В глазах экипажа мы как гребцы снискали уважение.
…Кубрики кочегаров, радистов, невзирая на перенаселение, не уплотняли. Зато в остальных жилых помещениях, особенно в курсантских кубриках, людей — как, в муравейнике муравьев. Спали на рундуках, на подвесных койках в два яруса, на палубе, оставляя вдоль бортов едва заметную дорожку для прохода. И все равно уместиться не могли. Устраивались кто где и как могли. Наша неизменная троица — Овчинников, Перелыгин и я расположилась в коридоре комсостава. Разыскать в этих условиях ночью рабочую смену, заступающую на вахту, было чрезвычайно трудно. И все же служба неслась исправно, всех разыскивали.
Ежедневно утром и вечером раздавалась команда:
— Всем на подъем (или спуск) гребных судов! Экипаж и курсанты стремглав вылетали на верхнюю палубу, строились по бортам.
— Тали на руки! — зычным голосом в мегафон, расхаживая по продольному мостику, соединяющему среднюю надстройку корабля с кормовой, командовал Леер. — Пошел тали!
Мы усердно топали по палубе. Механических средств подъема грузов на корабле не было. Даже якорь, шпилем поднятый из воды, вручную, линями, устанавливался вертикально и закреплялся на наружном борту крейсера.
Многотонный паровой катер, куда более тяжелый, чем якорь, тоже поднимали линями, вручную. Катер был красивый, с яркой, светлой меди, трубой, но заниматься его подъемом мы не любили — это упражнение требовало больших физических сил.
На крейсере мы не только знакомились с артиллерийскими установками, принимали участие в уходе за пушками, но и тренировались как наводчики на приборе Крылова.
Когда корабль проводил комендорские пулевые стрельбы, вместе с комендорами в качестве орудийных наводчиков по «ведру» стреляли и курсанты. «Ведром» назывался кусок котельного железа, согнутый в трубу и подвешенный на крестовине небольшого плота, который буксировался в нескольких десятках метров вдоль борта корабля паровым катером или гребным барказом. Наводчик наводил орудие, на котором сверху был закреплен ствол обыкновенной винтовки. По команде наводчика «Выстрел!» замочный дергал за шнур, прикрепленный к спусковому крючку винтовки. Если пуля попадала в щит-ведро, слышался звонкий щелчок. Каждый наводчик производил десять выстрелов.
Перед первыми стрельбами у нас только и разговоров было о них. И как могло быть иначе, если каждому впервые предстояло самому наводить по морской цели, первый раз в жизни стрелять из корабельного орудия!
Вечером Аля Фролов огласил список тех, кого Харин назначил в состав команды барказа для завозки кормового якоря. В их числе значился и я в качестве бакового гребца. Мы заволновались: а как же стрельбы?.. Однако нас тут же заверили, что барказники стрелять будут после того, как немного отдохнут.
Наутро те, кого назначили гребцами, встали до побудки и помчались на корму корабля, где на бакштове был закреплен барказ. Два здоровенных строевых краснофлотца колдовали над деревянными брусьями, концы которых торчали за кормой барказа больше чем на метр. Мачты и паруса, анкерки с водой с барказа были убраны.
В нужное время все собрались на барказе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104