Однажды вечером к нам зашел Доброзраков и радостно сообщил:
— Ну, дождались «христова дня», наконец-то оторвемся от Кронштадта! Хоть на Красногорский рейд, но все ж поближе к кораблям, что базируются в Лужской губе, перейдем…
На следующий день после подъема зазвенели колокола громкого боя, горнисты заиграли сигнал боевой тревоги. Все побежали по своим местам. Викторов, прихватив бинокль, побежал на носовой командирский мостик. Тревога для всех одинакова! Каждый должен спешить занять свое боевое место.
Начальник Морских сил на ходовом мостике, с ним, как положено, и я. На ходовом мостике линкора я оказался впервые. Чувство такое, будто присутствуешь при каком-то таинстве… Находишься там, где вершится судьба боя, сражения… Выше, на сигнальном мостике, несет службу дежурный по походному штабу.
Выйдя за боны, линкор постепенно увеличил ход. На корабле начались учения. Замерив скорость на мерной миле, после полудня «Марат» стал на Красногорском рейде в видимости берегового сигнального поста, через который и пошла связь с Кронштадтом и Лужской губой.
В конце двадцатых годов в летнее время и до глубокой осени корабли Балтийского флота (линкоры, крейсера, эсминцы и другие) стояли на рейде Лужской губы. Проводить учения, кроме как на Сескарском плесе, упирающемся в лесистый остров Гогланд, было негде. Куда ни повернись, кругом чужие территориальные воды, чужие наблюдательные посты, которые следят за каждым твоим движением. С финского форта Ино, расположенного на северном берегу Финского залива, против нашего форта Красная Горка, в хороший бинокль можно увидеть, что делается не только на воде «Кронштадтского мешка», но и на южном, советском, берегу залива. Положение до нелепости сложное. Балтийский флот облюбовал Лужскую губу, чтобы быть поближе к наиболее удобным для боевой подготовки районам.
С Красногорского рейда «Марат» перешел в Лужскую губу. Красив Лужский рейд, с точно застывшими на его глади боевыми кораблями! Особенно красиво на заре, когда розово-красный отсвет пурпуром окрашивает их борта. В утренней тиши удивительно далеко слышны на воде все звуки, особенно перезвон корабельных рынд, отбивающих время. На «Марате» пробили четыре склянки. Значит, четыре часа утра. На всех кораблях, как будто в ответ «Марату», мелодичный перезвон рынд. Тишина такая, что слышно, как кормовой сигнальный мостик «Парижской коммуны» переговаривается в мегафон с вахтенным начальником, как на эсминце бегут по палубе спешащие на смену краснофлотцы. Где-то опустили шлюпку, загремели уключины, слышны всплески воды от весельных гребков…
Солнце пошло на закат. На «Марате» горнисты сыграли вечернюю «зорю», в ответ каждый корабль своим голосом запел песню угасающего дня. Флаги спущены. Включены лишь якорные огни. Корабли застыли на рейде, как огромные живые существа, их темные силуэты еле различимы. Можно часами любоваться этим зрелищем.
Эсминцы перемигнулись сигнальными фонарями с флагманом флота «Маратом», бесшумно снялись с якоря и, точно призраки, исчезли — ушли в море на свои ночные поиски.
Стоя на мостике линкора, который ищут и должны атаковать эсминцы, наблюдаю, как в кромешной тьме с моря летит сигнальная ракета, мелькают проблески прожектора, обозначающие торпедные и артиллерийские залпы. В ответных с линкора прожекторных проблесках видно, как всего в нескольких кабельтовых от нас резко развернулся атакующий эсминец и, прикрываясь дымовой завесой, на зигзаге ушел после атаки в темень ночи. Все корабли движутся переменными курсами, переменными ходами. Каждый обязан сам не запутаться и не помешать, а помочь в атаке товарищу. В таких условиях замешкайся командир хоть на полминуты — и столкновения кораблей не избежать. В дождливую ночь и того хуже. На то, чтобы увидеть, услышать, решить и атаковать, у командира, сигнальщика, артиллериста и торпедиста, с их боевыми расчетами, в распоряжении всего лишь считанные секунды. Только зоркому, смелому до дерзости, отлично владеющему кораблем, оружием командиру и экипажу под силу такие боевые задачи.
Начальник Морских сил Балтийского моря любил проводить смотры. Чаще всего он делал это без предупреждения. Обычно начальник Морских сил вместе с членом Военного совета и нужными флагманскими специалистами флота на паровом катере прибывал на корабль, который хотел осмотреть, и отдавал приказание: «Корабль к осмотру!» Горнист корабля играл сигнал. Раздавались команды: «Корабль к осмотру!», «Помещения открыть и осветить!». Личный состав, встречавший начальника Морских сил в строю на верхней палубе, разбегался по своим заведованиям. Через три-четыре минуты командир докладывал:
— Корабль к осмотру изготовлен!
Викторов и Киреев производили осмотр, одевшись в синюю нанковую рабочую одежду. Если это был эсминец, то за день они осматривали одно машинное отделение, одну кочегарку, все вооружение на верхней палубе, по одному кубрику каждой боевой части, две-три каюты командного состава, камбуз, все кладовые и провизионки.
Викторов умел производить осмотры и делал это основательно. От опытного глаза бывшего старшего офицера крейсера ничто не ускользало. У него было какое-то особое чутье на беспорядок…
Каждый осмотр заканчивался выяснением претензий — отдельно у рядового состава, у младших командиров, у начсостава. Разбор претензий производился тут же, на корабле. Особо доставалось тем начальникам, которые были мало внимательны к нуждам и запросам подчиненных. За это и от Киреева попадало крепко.
Во второй половине дня флагманские специалисты докладывали свои замечания, Киреев подводил итоги смотра с политаппаратом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104