Даже более
бедные женщины, по необходимости выходящие из дома, тоже наполовину
покрывали свои лица и целиком - фигуру; только масрийские девушки были с
открытыми лицами, но они в основном жили в Пальмовом квартале. Торговый
Бар-Айбитни был рассадником смешанной крови, старой и новой, и хотя
мужчины надевали складчатые штаны и личины масрийцев, их женщины
придерживались старой моды. Зато в Роще было много куртизанок мужского
пола типа Тэи. Не раз я, прежде чем привык, останавливал свой взгляд на
ком-нибудь, слишком похожем на девушку, чтобы ею быть. На второй лужайке
красный тигр шагал на огороженном месте над тропинкой, с прицельной
ненавистью глядя на толпу дураков, которые его охраняли. Единственное
слабое звено в его железных кандалах означало бы совсем другую игру.
Кочес сказал:
- Эта старуха идет. Вон там. Я уже видел ее, горбатую Лели.
Я обернулся, чтобы посмотреть на нее. Она должна была меня узнать,
Лайо описал ей меня. Ее седые жидкие волосы были ничем не покрыты, ее
глаза, казалось, зашиты в складки кожи, но нижнюю часть ее лица скрывал
кусок покрывала. Она была худая, усохшая, маленькая даже для хессеков, ее
спина возвышалась над ней, как небольшой обломок скалы. Перед собой она
катила плетеный лоток на деревянном колесе, там лежали изысканные
сладости, они словно высмеивали ее безобразие.
Она остановилась в двух ярдах от меня, сзывая покупателей тонким
голосом. Я понял, почему она потребовала денег - для большего театрального
эффекта она уронила свой бар к моим ногам. Когда сладости раскатились во
все стороны, Лели неуклюже повалилась, растянувшись на траве, и начала
пронзительно кричать с жуткой мукой в голосе.
Праздная толпа раздалась в стороны, встревоженная близостью
несчастья. Кочес, не в силах сдержать веселья при виде такого
представления, начал посмеиваться, пока я не велел ему успокоиться.
Подбежала какая-то неряшливо одетая женщина, чья то тощая служанка.
Возможно, она знала горбатую старуху раньше. Она склонилась над ней,
пытаясь взять ее руку.
Я подошел туда, где Лели лежала, скорчившись, на лужайке и пищала, а
служанка посмотрела на меня глупыми глазами и закричала:
- Не обижайте ее, господин. Она не в себе, но ей сейчас уже будет
лучше, посмотрите, - она говорила на плохом масрийском, специально для
меня, я полагаю. Я был такого же роста, как масрийцы, загар у меня был
очень темный и в своих новомодных одеждах я, должно быть, выглядел
чистокровным масрийцем - потомком завоевателей.
- Я не хочу обижать ее, девочка. Если это продавщица конфет Лели, я
собираюсь вылечить ее.
Служанка ахнула; толпа вокруг нас заволновалась. Только один человек
засмеялся, услышав мои слова. Горбатая Лели тем временем повернула свою
птичью голову и, прищурившись, посмотрела на меня с крайней злостью.
- Как ты можешь меня вылечить? - спросила она, получив на это
одобрение Лайо, при этом она так верещала, что слышно ее было очень
далеко. - Всю жизнь я ношу на своих плечах проклятье богов.
Я наклонился и поднял ее. Она была легкой, как связка высушенной
соломы, от дневной жары готовая вспыхнуть в любую минуту. Ее голова не
поднялась выше моего пояса.
- Не смейся надо мной, мой милый мальчик, - пронзительно выкрикнула
она. - Как ты можешь вылечить уродину, которая со дня своего рождения
согнута, как коромысло? - И, сдержав дыхание, только для меня она
потихоньку добавила: - Посмотрим, как ты это сделаешь, ты, дьявол из моря
Хессу.
- Т-с-с, бабуля, - сказал я мягко.
Я положил свою правую руку на ее позвоночник, а левую - ей под
подбородок, и стал выпрямлять ее, как выпрямлял бы палку из сырого дерева.
В предыдущих случаях я ничего не чувствовал или чувствовал очень
мало. На этот раз я почувствовал импульс, исходящий из моих ладоней, а она
вскрикнула по-настоящему, и ее перекрученный позвоночник захрустел, как
зола под ногами. И вот она разогнулась, ее груз исчез, и лохмотья свободно
болтались на ее спине; голова ее оказалась на уровне моей грудной клетки.
Толпа издала свой звук.
Девочка-служанка спрятала свое и так на три четверти спрятанное лицо.
Именно Лели подняла свои хищные глаза и сказала:
- Так ли это, как кажется? Неужели? Боль прошла по мне, как
раскаленные розги, но сейчас я стройна, как девица. Скажи-ка,
красавчик-жрец, а не сделаешь ли ты меня заодно и молодой? - она
стрельнула в меня глазами, коварная, как седая лиса. - Я неплохо
выглядела, когда была молодой, несмотря на мой горб, я действительно была
вороша. Ну как, сделаешь?
Меня передернуло, как и в тот момент, когда Лайо впервые сказал мне
об этом. Если бы я мог сделать это, - сострогать возраст, восстановить
юность, это действительно было бы зрелищем, достойным славы, но я не был
уверен. Казалось, это то, к чему ни один человек, ни колдун, ни священник,
не должны стремиться. Это было бы наполовину святотатством. Думая об этом,
я становился суеверным. Тем не менее, я довольно спокойно сказал:
- На сегодня ты свое лечение уже получила. Кроме того, я не делаю
чудес без выгоды для себя, девочка-бабуля. Если я сделаю то, о чем ты меня
просишь, ты станешь потом моей ручной обезьянкой, моим показательным
номером, этакой визитной карточкой колдуна. Я свою работу даром не делаю.
- Сделай меня девушкой и используй меня для любой своей цели. - Она
вцепилась в мой рукав, хихикнула и сказала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125