Гребцы, раскинувшись, крепко спали,
храпели и мычали, гребя в своих снах. Ко мне привалился Длинный Глаз.
Крышку захлопнули.

Через некоторое время сквозь мои веки засиял свет лампы. Надо мной
склонились надсмотрщик и барабанщик, чьей задачей было отбивать ритм для
взмахов весел. На шаг позади них стоял один из двух "успокоителей" -
необходимая должность на галерах с рабами; успокоители должны были ходить
по проходам между рядами гребцов и "успокаивать" своими плетками-цепами
тех, кто валился со скамьи от непосильного труда. В сравнении с этими
цепами плетка Чарпона была просто бархатной ленточкой. Каждый инструмент
имел по три веревки из плетеной кожи с железными крючьями на концах. Мои
глаза были закрыты, в голове шумело. Передо мной предстало скорее
мысленное, чем натуральное изображение этих людей на основе их бормотания
и движений, а позднее и на основе личного опыта. Отчасти меня разочаровала
их объяснимость, как объяснимость монстра на детском рисунке. Каждый из
них был неизбежно таким, каким его представляли - некое человекообразное
воплощение растленной порочности и близорукого невежества.
- Вот этот очень сильный, - заметил надсмотрщик, помяв меня, как
густое тесто.
Барабанщик сказал безразлично:
- Они не долго тянут, надсмотрщик, даже сильные.
Где-то один из гребцов во сне невнятно попросил пить. Раздался треск
цепа. Ближайший успокоитель засмеялся.
Следующим осмотрели Длинного Глаза, и были сказаны те же слова. Будь
перед ними строй в пятьдесят потенциальных гребцов без сознания, нет
сомнения, они все повторяли бы одно и то же: "Этот сильный. Даже сильные
недолго протягивают".
Два успокоителя подняли меня. Они обращались со мной без всякого
интереса, так как я был не совсем в сознании, не совсем живой, не совсем
восприимчивый, и любовь между нами еще не началась. Больше всего они
любили крепких, упрямых рабов, которые взвивались от ударов цепа,
закованные в кандалы, пытались бороться, освободиться и убить палача даже
без всякой для себя пользы.
Весьма скоро они нашли для меня свободное место.
Под скамьей лежал мужчина в цепях, во сне его грудь вздымалась со
ржавым скрипом.
Вонь от скамеек была густой, как слизь в ноздрях.
Успокоитель наклонился, укрепляя железки на моих ногах и примеряя
ноги к скамье. Обе конечности были прикованы. Позднее железный пояс
соединит меня с самим веслом.
Прежде чем уйти, один из успокоителей ударил меня по спине так, чтобы
я, проснувшись, вкусил прелести своей новой жизни. Я быстро приходил в
себя и, сконцентрировавшись, тут же залечил след от удара, чего он в
темноте не заметил.
Кандалы были из закаленного синего железа, в северных землях его
называют алькумом. Я осторожно ощупал их, как всегда раздумывая, смогу или
не смогу. И наручники открылись, как будто они были из теплого воска. Лежа
под скамейкой, я засмеялся тихонько, радуясь своему магическому умению, и
звук смеха, незнакомый человеку рядом со мной, моему совесельнику,
разбудил его.
Судя по его крикам, ему снились страшные сны, он тонул в холодных
морях, затянутый в кишку погружающегося корабля, из которой не выбраться.
Он был симейз, изжелта-бледный, со свалявшимися, как шерсть, черными
волосами представителя "старой" крови. Ему осталось жить едва ли год.
Приходя в себя, он смотрел на меня со злобным сочувствием, сожалея, что
другой должен был разделить его участь, и вместе с тем радуясь этому.
- Удачи не было с тобой, - обратился он ко мне на арго южных торговых
путей, этот язык включал немного масрийского, немного хессекского,
понемногу еще из десяти южных языков.
- Тогда она, наверное, с тобой. Как тебя зовут?
- Меня зовут, - повторил он. Он закашлялся и сплюнул, чтобы
прочистить легкие. - Когда-то меня звали Лайо. Где они тебя поймали? -
спросил он не из любопытства, а лишь следуя ритуалу, по которому новая
жертва должна быть расспрошена.
- Они меня не поймали, Лайо. Смотри, - я показал ему оборванные цепи
на моих ногах. Железо казалось оплавленным.
Он взглянул и опять закашлялся, прежде чем сказать:
- Ты подкупил их, чтобы они не приводили тебя в порядок? А то они
опять сделают это.
Пальцами я поднял кусок цепи, она распалась перед его глазами. Он
моргнул, пытаясь понять, в чем дело.
- Ты хочешь быть свободным, Лайо?
- Свободным? - спросил он.
Он посмотрел на меня, потом на кусок цепи и снова начал кашлять.
- Ты болен, - сказал я ему. - Через два месяца у тебя откроется
кровотечение в легких.
Что-то прошло по его лицу, мысль о весле в бескрайнем море; его ребра
были сломаны, боль в груди рвала ее на части, как тряпку. В его взгляде
мелькнул и угас испуг.
- Смерть - не чужая нам. Пусть приходит. Ты - смерть?
Я потянулся и положил руку на его живот. Болезнь свернулась, как
змея, которую прижали палкой. Он задохнулся, сбился с дыхания и в ужасе
отпрянул от меня, ахнул и закрыл лицо ладонями.
- Скажи, что ты чувствуешь, - сказал я ему.
И тут он ответил спокойно:
- Ты - бог.
- Который из них?
- Каким назовешься.
- Зови меня Вазкор, - сказал я.
- Что ты сделал со мной?
- Я вылечил твои легкие.
- Освободи меня, - сказал он. - Освободи меня и можешь распоряжаться
моей жизнью.
- Спасибо. Ты предлагаешь то, что я и так возьму.
Он держал ладони у лица. Это был ритуальный жест - уничижение перед
Необъятным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125