Желтое покрывало появилось ночью, внезапно, как сверхъестественное
проклятие. Наиболее восприимчивые к болезни заболевали сразу же. Другим,
более выносливым жертвам, чума давала кратковременную отсрочку.
Я рассказываю об этом как человек, очень хорошо знакомый с этим
заболеванием. Я видел его на всех стадиях и во всем многообразии. У меня
на глазах умер вор в Роще Магнолий. Он отошел быстро, перед рассветом. Я
ничем не мог ему помочь, да, собственно, и не пытался. Я знал, что это -
последний удар меча. И сознание этого, как ни странно, придавало мне
стойкости.
К утру три сотни людей слегли от чумы. К полудню - три тысячи, а
сотни трупов уже охладели.
Сначала, не вполне поняв, что происходит, родственники умерших
пытались хоронить их в каменных гробницах, в соответствии с ритуалами
жрецов. Вскоре стали копать огромные ямы в городских парках, а затем на
открытых земляк к востоку от Пальмового квартала. Поскольку это был
масрийский город, прошло два дня, прежде чем люди примирились с указом о
сожжении тел на кострах. К тому времени чума проникла в каждый квартал и
район Бар-Айбитни. Она не была пристрастна к своим жертвам, щадя иногда
стариков и калек и убивая молодых людей, новобрачных, женщин, собирающихся
дать жизнь ребенку. Что касается самих детей, то выживал едва ли один из
пятисот.
Я знал, что и мне на этот раз придет конец. Наблюдая, как страдают
другие, я смирился с тем, что то же самое ожидает меня. Я тоже был молод и
силен, я не умер от укуса змеи, мои раны затянулись, не оставив шрамов, но
этого я не переживу. Белая женщина, которую я искал, которую я поклялся
убить, теперь подослала убийц ко мне. В этой обреченной на гибель столице
я менее, чем кто-либо другой, мог рассчитывать на спасение.
После того как вор скончался, я пошел в город, окутанный в дымчатую
предрассветную мглу, сквозь которую уже проглядывали темные испарения из
ямы для трупов. Навстречу мне из бедного квартала двигалась небольшая
процессия: несколько семей отважились выйти из дома и несли больных на
самодельных носилках. Их лица были искажены страхом и отчаянием, но они
тихо переговаривались между собой, стараясь отогнать мысли о будущем.
Когда они проходили мимо меня, девушка лет двадцати, которая шла позади
всех, ведя с собой маленького мальчика, внезапно упала на землю. Те, кто
шел рядом, засуетились, женщины зашептали слова молитвы. Никто не подошел
к девушке, а ребенок вцепившись в нее, громко заплакал.
Я подошел и, опустившись рядом с ней на колени, положил руку на
голову мальчика, пытаясь его успокоить. Девушку, очевидно, свалила с ног
чума.
Одна из женщин сказала:
- Это лихорадка, господин. Ею уже многие болеют. Мы идем к Храму воды
на Янтарной дороге. Его жрецы - опытные знахари.
Девушка что-то пробормотала, шевельнулась и открыла глаза. Они были
затянуты пеленой, по ней градом струился пот, но заметила ребенка - это
был ее брат или сын - и протянула к нему дрожащую руку.
- Не плачь, - сказала она. Затем она увидела меня, неясное лицо
склонившегося над ней незнакомца, и прошептала:
- Мне уже хорошо, господи. Я сейчас встану.
Встать она, конечно, не смогла, поэтому я взял ее на руки и пошел
вслед за остальными. Ребенок перестал плакать; ему было всего лишь три или
четыре года. Женщина постарше неуверенно взяла его за руку и поспешила
присоединиться к процессии.
Не успели мы пройти нескольких шагов, как девушку начала бить крупная
лихорадочная дрожь, но сознание ее оставалось ясным, и она упросила меня
положить ее на землю. Она совершенно обессилела, и я положил ее на
мостовую. Так она пролежала два часа посреди улицы в луже крови и гноя. В
предсмертной агонии она схватила меня за руку и, снова придя в себя,
спросила, сколько времени. Прежде чем я успел ответить, она была мертва.
Она умерла еще тише, чем тот вор в Роще.
Было очень жарко, на дымно-свинцовом опаленном небе не видно было ни
облака, ни птицы; солнце тлело, блестя сквозь пепельную синеву. Не знаю,
что мною овладело, какой-то дух виноватого раскаяния. Ни страха, ни гнева
я тогда не чувствовал; это мне еще предстояло. Я пошел туда, где скрылась
процессия с носилками, и вскоре пришел к Храму воды.
Это было небольшое здание, оштукатуренное и отделанное красной
лепкой, внутри - Масримас из зеленой бронзы и чудодейственный колодец,
вода которого считалась целебной. Во дворе уже скопилось множество
больных. Чтобы заглушить зловоние, всюду курились травы, но это не
помогало. Однако к этой тошнотворной вони скоро привыкаешь и перестаешь ее
замечать.
Я предложил жрецам свои услуги. Они явно сочли меня сумасшедшим, но
тем не менее были рады, что хоть один безумец готов был им помочь. Они с
любопытством оглядели мои запачканные и изодранные дорогие одежды, но
спрашивать им было недосуг. Мы приступили к делу. Работы хватало на всех.
Я решил, что цель моей работы - искупление, а может быть, она была
гораздо скромнее, словно, лицом к лицу сталкиваясь с несчастьем, я мог
подготовить себя к тому, что меня ожидает. По правде говоря, из этого
ничего не вышло. Мое оцепенение понемногу сменилось ужасом и состраданием.
То, что я созерцал, шло вразрез с тем, что я делал, мой дух боролся с
человеческими чувствами. Один раз меня вырвало, и я решил, что тоже болен
чумой, и с живостью представил, что мне предстоят те же страдания, которые
я сотни раз видел у других.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125