Но тогда чума меня миновала. Тогда исчезла моя
брезгливость, исчезли даже мои мрачные предчувствия, и я снова, как в
самом начале, впал в оцепенение.

День плавно перешел в ночь, а ночь - в день. Я немного поспал,
хлебнул воды, отказался от блюда с едой, предложенного мне жрецом. Это
были небольшие паузы. Все остальное время заполнила смерть, многоликая
смерть. Вот умер ребенок, сразу за ним - женщина. Прямо с улицы принесли
богатого ювелира, владельца прекрасного дома с множеством слуг в верхнем
торговом районе; ему понадобилось почти два дня, чтобы умереть. В разгаре
схваток он узнал, кто я или кем я был раньше, и, вцепившись мне в плечи,
стал умолять меня спасти его. Его крики вынудили меня возложить на него
руки, хотя я и знал, что это бесполезно. Когда он тоже это понял, в глазах
его сверкнула ненависть, и он плюнул мне в лицо.
- Чтобы тебя, шакала, завтра постигли такие же страдания! Чтобы ты
валялся здесь в собственной грязи и крови с такой же болью внутри!
Я сказал ему, что именно этого я и ожидаю, но, не обращая внимания на
мои слова, он продолжал изрыгать проклятия.
В городе, как в огромной духовке, под раскаленной крышкой неба
пеклась болезнь. Тут и там поднимался вверх дым благовоний, их запах
доносился до меня во сне сквозь зловоние чумы. Уже заболели почти все
жрецы Храма воды. Трое из них умерли у чудодейственного колодца, ища
спасения в его воде, которая их не излечила. В конце концов остались
только я и еще один жрец. Отведя меня в сторону, он приказал мне покинуть
город и искать убежища в горах. Многие уже так и сделали, однако, как
выяснилось позже, это им мало помогло.
Я сказал, что не пойду. Жрец настаивал; до сих пор болезнь меня не
коснулась, и, возможно, я мог бы спастись, если бы прислушался к голосу
разума. Я сказал, что мне когда то предсказали смерть от чумы; тогда он
оставил меня в покое. Если, конечно, это можно было назвать покоем.
К исходу второго дня на юге и востоке мы усидели красное зарево
костров, на которых сжигали мертвых. К тому времени я совершенно обессилел
и сам стал похож на полувоскресший труп. Погребальные костры пробудили во
мне воспоминание о каком-то давнем пожаре; это был не пожар в Бар-Айбитни
и вообще не из моего прошлого, а что-то другого. Прислонившись к одной из
колонн, я закрыл глаза, и мне представилась гора, изрыгающая в черное небо
огненно-красные языки пламени, и белая фигура, бегущая вниз по склону
горы, вслед за которой, извиваясь, как змея, ползет струя раскаленной
лавы.
Я очнулся от этого видения, услышав яростный стук в ворота. Я пришел
в себя и пошел открывать, с трудом пробираясь между больными и мертвыми.
Передо мной предстали три воина верхом на белых мулах, как деревья,
возвышавшиеся над морем лежащих на мостовой людей.
- По приказу императорского советника, - произнес их капитан, - все
мертвые должны быть сожжены! - Должно быть этот приказ набожные люди
встречали с возмущением, поэтому он добавил: - Огонь Масримаса очищает от
заразы, поскольку Желтое покрывало пришло из развалин Бит-Хесси. - Тут он
опустил глаза и увидел меня. Это был один из офицеров Бэйлгара. - Клянусь
Масримасом, это же Вазкор! Что вы здесь делаете, господин?
Смешно было бы притворяться, что я его не узнал, поскольку мы раньше
с ним разговаривали.
- Стараюсь быть хоть чем-то полезным.
- Но разве вы не слышали новости? - спросил он.
- Какие новости? Единственная новость - это чума.
- Вас ищут с самого утра. - Он сделал мне знак рукой. - Подойдите
поближе. Мне не хотелось бы кричать.
- Я, возможно, заразен, - ответил я.
- Как, может быть, и все мы, - он соскочил с седла и подошел к
воротам. - Сорем умирает.
Я был поражен. Увидеть смерть в зеркале. Вот от чего я убежал. Как
глупец, я спросил, от чумы ли он умирает.
- Да, от чумы. Что еще?
- Когда он заболел?
- На рассвете. Он хочет вас видеть.
- Я не смогу его исцелить.
- Речь идет не об исцелении. - Лицо его окаменело. Он отвел глаза в
сторону и сказал: - Совсем о другом. Он умирает мучительной смертью: самым
сильным труднее всего, у них это продолжается дольше. Но все равно. Вам
лучше поспешить, если вы хотите застать его в живых. Жрецы уже прочли ему
последнюю молитву.
Я хотел спросить ею, жива ли Малмиранет, но слова застряли у меня в
горле, будило черные мухи. Мой злой рок настиг меня. Я должен увидеть, как
умирает Сорем. И, может быть, она. Я бы отдал все на свете, чтобы этого
избежать.
- Мне не на чем туда доехать.
Почти все кони тоже заразились чумой, так же, как и скот. В течение
всего дня я слышал глухой звук молота, которым орудовали забойщики скота
по ту сторону стены.
- Возьмите моего коня, - сказал воин. Видно было, какое впечатление
на него произвел мой вид. - Вы помните дорогу в Малиновый дворец?

В ворота меня пропустили сразу же.
В парке было совершенно безветренно. Тени от неподвижно стоящих
деревьев черными копьями ложились на землю. Розовые фламинго на отмели
пруда с безразличным видом переступали с ноги на ногу. Птиц болезнь не
коснулась; не затронула она и мелких домашних животных.
Город лежал передо мной, как одна большая могила, над которой тут и
там возвышалось пламя костров и дым благовоний. Улицы были покрыты телами,
поскольку никто из тех немногих, кто еще уцелел, не решались убрать их
оттуда, правда, изредка проезжали похоронные дроги. Время от времени то
жрец, то попрошайка спешили укрыться в тени молчаливых домов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125