- Притворись, что между нами ничего не было, - сказал я. - Позднее ты
освободишься.
Он откинулся назад, ослабленный током целебной силы, протекавшей
сквозь него. Мне было странно заниматься магическим исцелением, не
чувствуя ни жалости, ни сострадания, которые раньше двигали мною.
Теперь я был осторожен и ничего больше не делал. Вскоре успокоитель
обнаружил меня на том же месте, раскованного. Он кликнул одного из своих
приятелей. Затем пришел надсмотрщик и заорал, как плохой актер, что им
надо было лучше смотреть, прежде чем заковывать человека в ржавые цепи.
Я искоса смотрел, как они принесли цепи и проделали всю работу снова.
Лайо засмеялся и получил цепом по шее.
Немного погодя поступил приказ капитана опустить весла на воду.
"Иакинф Вайн-Ярд" поворачивал домой.
Теперь - на юг, не на восток. Как я помню из видения, посетившего
меня на острове, корабль был судьбой, которая привезет меня прямо к
нужному месту. Я найду ее на юге, возможно даже в этом городе, который они
называют Бар-Айбитни, где поклоняются богу огня. Что она делала там? Или,
чтобы найти Уастис Перевоплощенную, мою мать, мне потребуется двигаться
дальше?
Погруженный в раздумье, я не сделал никакой попытки уклониться от
весла. Мне было достаточно знать, что я могу освободиться в любую минутку.
Кроме того, я был молод и горд и верен клятве мести. Каким-то образом это
настроение подходило к тем огромным, вспарывающим воду взмахам, которые
совершали лезвия из железа и дерева.
В работе с веслом ваше тело принимает участие от лодыжки до паха, от
паха до черепа, только ступни отдыхают, да и то не всегда. Мальчик,
приставленный к веслу, когда он еще растет, освободится - если только он
когда нибудь освободится, - с телом жабы - обширной грудной клеткой и
короткими и толстыми шлепающими ногами гоблина. Тут и там в Бар-Айбитни вы
можете видеть таких людей, выживших после кораблекрушения или пиратского
налета.
Тяжелый труд был мне нипочем. Я мог бы один держать это громадное
весло, да еще и размахивать им, что я позднее и сделал.
В этот момент подошел успокоитель, чтобы проверить мои кандалы. Они
были целыми, неповрежденными. Он хмыкнул, отступил на шаг и для забавы
замахнулся цепом. Я обернулся и заглянул в его зрачки.
- Знай, собака, как подбирать змей.
В его глазах молнией мелькнул страх. Он почувствовал, как плетка
зашевелилась в руке, и с криком ее уронил.
- Бедный пес, - сказал я. - Заболел. Пойди поблюй, собака, пока не
просохнешь.
Он порывисто обернулся и, схватившись за живот, побрел в сгущавшиеся
сумерки. Было слышно, как он блюет. Лайо радостно захихикал. Почуяв
непорядок, у моего локтя материализовался еще один успокоитель.
- Дай мне воды, - сказал я. - Воды, ради твоего бога.
Он ухмыльнулся, посмотрел мне в глаза и собрался ударить меня, но
вместо этого полоснул себя по лицу. Он вскрикнул от боли и упал на колени.
- А теперь ты дашь мне воды, - сказал я и положил руку ему на плечо,
продолжая легко грести другой рукой. Он убрал руку от поврежденного лица.
- Воды в чашке.
Он уполз и вернулся с железной чашей, его собственной, наполненной
водой пополам с пшеничной водкой. Я выпил и с поклоном вернул ему чашу. Он
ушел в свою каюту, очевидно не осознавая боли, хотя был весь в крови.
Барабанщик сидел и тупо, не глядя на барабан, отбивал ритм. Выше был
надсмотрщик.
Над гребущими рядами сгустилось напряжение. Весло не совсем
согласуется с умственной деятельностью; только немногие поняли, что
произошло. Тем не менее, по палубе, как новый запах, распространилась
скрытая тревога и грозные, беспомощные воспоминания о кровных устремлениях
раба - мятеж, восстание, свобода. Безжалостный маятник качнулся в обратную
сторону, но никто из них этого не заметил - все укрепляли себя туманной
молитвой о переменах к любым богам, которых они еще прощали и почитали.
И никто из нас не пропустил взмах весла.

3
Они считали, что для того чтобы выбраться снова на морские пути и
достичь города, потребуется семнадцать дней, так как они были в самых
дальних краях, когда ураган настиг их. Это время было высчитано с учетом
совместного использования полной парусности и гребной силы, поэтому каждый
гребец треть дня работал на большом весле в одиночку и еще треть дня - со
своим партнером. В час, последовавший за закатом, когда на четверть
освещенные сумерки нижней палубы наполовину сгустились, была разрешена
первая порция отдыха, и гребцы провалились в тяжелый сон со стонами и
бормотанием, раз услышав которое, любой человек всегда узнает его, когда
бы и где бы он его ни услышал потом. С полночным ударом колокола плетки
снова поднимали ряды, чтобы они трудились по сменам до восхода солнца.
Я побыл в рабстве еще один день, и с меня хватило.
На закате, перед концом работы последней смены, я разбил и отбросил
свои цепи и встал, оставив Лайо грести. Два успокоителя, с которыми я уже
имел дело, с криками ретировались. Немедленно крик был подхвачен, гребцы
зарычали у своих весел, как злые голодные звери, но ни один взмах весел не
был пропущен. Просто успокоители на моем трапе не желали меня трогать. Я
поймал их взгляды, и они потихоньку выбрались в проход, сгорбившись, как
люди, на чьих плечах лежала непомерная тяжесть. Осмотрительный барабанщик
перестал отбивать ритм и приготовил свой молоток для удара.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125