Давным-давно, когда мы еще работали вместе, в нашей редакции трудился некий Митяй, начинающий журналист. Свою очевидную голубизну он не то чтобы не скрывал – даже подчеркивал. Красил волосы и ресницы, носил сетчатые футболки и кожаные штаны, говорил, манерно растягивая слова, и безутешно страдал по какому-то Василию, о котором все уши прожужжал редакционным девицам. Мишаня, конечно, не проявлял к этому Митяю открытой агрессии. Но и за стол садиться отказывался, если за оным уже обедал манерный Митяй.
Мы с Владом и Германом над его гомофобией безобидно подтрунивали.
Однажды Мишаня что-то там не рассчитал с коктейлями – даже закаленный мужской организм не подразумевает, что в него будут вливать текилу вперемешку с белым вином. Мишаня пил-пил, а в какой-то момент тихо отключился, со стуком уронив голову на стол.
Переглянувшись, мы решили, что вечеринке пришел конец. Бросить легкомысленного товарища в переполненном баре не поднималась рука, хотя все были раздражены тем, что Мишанина неумеренность в выпивке положила неожиданный конец такому прекрасному вечеру.
Его бесчувственное тело мы с трудом погрузили в такси – чего нам стоило убедить подозрительного водителя, что наш друг не имеет обыкновения извергать свой богатый внутренний мир на обивку чужих автомобилей. Честь проводить горе-выпивоху до дома выпала нам с Владом.
Добрых полчаса заняла эвакуация Мишани из такси – в самый неподходящий момент он пришел в себя, решил, что вокруг одни враги, и принялся судорожно цепляться всеми возможными конечностями за дверцу автомобиля, сотрясая рассветную благодать нецензурной бранью. Таксист взял с нас по тройному тарифу, сопротивляться мы не решились.
Мишанина активность иссякла как раз в тот момент, когда надо было подниматься в квартиру. По закону жанра лифт не работал, а жил наш безрассудный друг ни много ни мало на восьмом этаже.
Кое-как мы доволокли его до квартиры. Трезвые, злые, уставшие – хотелось немедленно кого-нибудь убить, желательно не кого-нибудь абстрактного, а сладко посапывающего виновника наших бед.
Пораскинув мозгами, мы решили, что Мишаня заслуживает наказания. Запершись на кухне и выпив по чашечке отвратительного растворимого кофе, мы разработали план. Мне пришлось пожертвовать сетчатыми колготками и кружевными трусиками – хорошо, что с Владом у меня были теплые братские отношения, не подразумевающие даже намека на возможную близость. В моей сумочке нашелся ярко-малиновый лак для ногтей.
Похохатывающий Влад раздел Мишаню догола, а я тщательно накрасила ногти на его руках и ногах – о, как восхитительно смотрелся малиновый глянец на мозолистых лапах сорок четвертого размера! Потом мы натянули на мирно спящего друга трусы и колготки, влажной расческой я пригладила его волосы на прямой пробор.
Если мы о чем-то сожалели, то только об отсутствии фотоаппарата.
Сдавленно хохоча, мы покинули Мишанину квартиру.
На следующее утро я решила заботливо ему позвонить.
– Миш, как твои дела? Ты вчера так неожиданно отключился…
– Да… Я не помню ничего. Это вы меня до дома проводили?
Я изобразила изумление.
– Мы?! Нет, ты сам ушел, с каким-то парнишкой.
– С кем? – голос Мишани сорвался на фальцет, а я мысленно провозгласила: «Yessss!»
– Не знаю, мы думали, что это твой знакомый. Такой блондинчик, вы над чем-то смеялись, а потом ушли в обнимку… Кто это был?
Минутное замешательство, после которого Мишаня все же взял себя в руки:
– А, этот… Так, никто. Бывший коллега… Со мной все в порядке, не волнуйтесь.
– Точно? – настаивала я. – Встретимся сегодня вечером? Ребята собирались в «Петрович».
– Знаешь, что-то у меня насморк, – пробормотал Мишаня, – пожалуй, я сегодня не приду…
Сначала мы хотели не раскрывать Мишане секрет нашего мщения, но через несколько дней нам надоело смотреть на его кислую физиономию, и мы во всем признались.
Пожалуй, не буду докладывать о его реакции. Скажу только, что Мишанина обвинительная речь состояла сплошь из матерных слов.
Однажды мы, воспользовавшись пьяной рассеянностью Влада, в шутку перевели его наручные часы на восемь часов вперед. Мы знали, что утром ему в кои-то веки предстоит явиться в офис на короткое совещание.
В тот вечер мы, изменив канонам бар-серфинга, надолго зависли в симпатичном заведеньице под названием «Винный погребок». Терпкое абхазское вино лилось рекой (в том числе и на мои любимые белые брюки, впрочем, в последнее время я мало внимания уделяла внешней привлекательности).
Мы перевели часы и сами об этом забыли. А потом, в полтретьего утра, Влад вдруг с безумным видом вскочил с места, до полусмерти напугав официантку, которая опрометью бросилась прочь от нашего стола. Видок у него был еще тот – волосы всклокочены, лицо красное и потное, на голубой рубашке неряшливо расплылось огромное винное пятно.
– Вот черт, у меня же летучка! – Ни с кем не попрощавшись, он выскочил из-за стола.
Мишаня бросился за ним в попытке объяснить происходящее, но Влад его даже не слушал. Забыв в гардеробе пиджак, он на всех парах умчался в ночь…
…Мне нравился Герман. Было в нем что-то такое, притягательное. Его природную привлекательность сложно было разглядеть за нарочитой небрежностью – я подозревала, что неряшливость является его защитной реакцией на повышенное женское внимание. Уверена, если его сводить в дорогой салон красоты, одеть в Hugo Boss, то каждая уважающая себя девушка в поисках счастья сочла бы своим долгом претендовать на его эксклюзивную благосклонность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13