Баевский Товий
Шестимесячная практика (Письмо 10)
Товий Баевский
Записки нового репатрианта
Злоключения бывшего советского врача в Израиле
(Шестимесячная практика)
Письмо номер 10. "Шестимесячная практика"
Излишне говорить, что на следующий день я пришел в больницу задолго до начала рабочего дня. Быстро уладив все формальности и получив на складе чистый белый халат, я появился в отделении. Все это напомнило мне, как после получения диплома я пришел в больницу уже в качестве врача - интерна. Чувство радости, гордости, вместе с неуверенностью: - "А справлюсь ли я, а как меня встретят коллеги и больные?"
Действительность оказалась, как всегда, прозаической. Выяснилось, что никто не собирается встречать меня с рушником у порога отделения. На утренней линейке заведующий представил меня так: "Да, кстати, у нас начинает работать новый доктор", махнув в мою сторону рукой: "Его зовут - как твоя фамилия? да, да, доктор Баевский, он у нас будет 6 месяцев на стажировке. "Твои товарищи тебе все объяснят", добавил он, показав на сидящих в сторонке человек пять врачей совершенно олимовского вида. "Товарищи" ухмылялись и посматривали на меня как бывалые моряки на салагу - они то уже были в отделении по 2 - 3 месяца.
У остальных врачей я не вызвал никакой реакции, кроме вежливо - безразличных улыбок.
После линейки собратья популярно объяснили ситуацию, в которой я оказался. В отделении постоянно крутятся 5 - 6 врачей - олимов, одни оканчивают 6 - месячный период и уходят, а другие приходят. В основном их используют на технических работах - взятие анализов крови, снятие ЭКГ, заполнение историй болезни и пр. Отделению это очень удобно - бесплатные рабочие руки. На специализацию практически никого не оставляют, но если нормально себя зарекомендуешь - заведующий даст хорошую характеристику, с которой потом можно поискать место врача в каком ни будь тихом доме престарелых или в другом богоугодном заведении. Некоторые даже находят. О продолжении своей врачебной карьеры можно спокойно забыть, но как-то прокормиться все же можно будет. А за эти 6 месяцев нужно постараться получить разрешения на дежурства в отделении - это неплохо оплачивается, а на одну стипендию, равную прожиточному минимуму, особо не разжиреешь. Да и после истечения 6-и месяцев некоторым разрешают про! ! должать дежурить - хоть какая - то врачебная работа.
Среди врачей - олимов, которые находились в тот период в отделении, публика подобралась разношерстная. Там был средних лет кандидат мед. наук, бывший доцент одного из столичных мед. институтов; молодая доктор из Молдавии со стажем 2 года - из которых 1 год и 10 месяцев она просидела в отпуске по уходу за ребенком; бывший военный врач, служивший токсикологом радиологом; молодая заведующая кардиологическим отделением из Ленинграда, и два стажера, только что закончивших институты.
В эту пеструю компанию затесался еще один персонаж доктор Джамши - 45-летний врач из Ирана. Кстати, до сих пор я не знаю, имя это или фамилия. По его словам, жил он там неплохо, держал в Тегеране частную клинику и преуспевал. Во времена шаха жизнь была чудная, когда пришли хомейнисты - стало поскучнее, но его никто там не обижал, он лечил, по его словам, всю столичную элиту и делал неплохие деньги. Что его дернуло переехать в Израиль - он и сам толком не понимает, скорее всего, сионистские иллюзии. Так или иначе, сложным путем через Турцию он вывез всю семью, откуда уже и совершил алию - так называется на иврите приезд еврея в Израиль - в дословном переводе - "восхождение". На привезенные с собой деньги он купил квартиру, поселился в ней и начал бомбардировать Минздрав просьбами признать его врачом-специалистом, каковым он считался в Иране. Ему предложили сначала пройти стажировку в отделении, а уже затем будет решен вопрос о его аттестации. Так он и появился в больнице Асаф Харофэ.
Худой, в толстых очках с еще более толстыми дужками, в которых скрывался слуховой аппарат, с гнусавым голосом и тягучим иранским акцентом, он производил странное впечатление, как человек, не вполне понимающий, где он находится и что делает.
По утрам он вместе со всеми брал больным кровь на анализ. В его руках тонкая иголочка для взятия анализа крови становилась орудием пыток. С первого раза в вену он не попадал никогда, но не отступался, а продолжал колоть и колоть, пока не достигал результата.
Правда, взятая таким травматичным образом кровь обычно сворачивалась, и кому-то из нас потом приходилось повторять анализ. Вскоре больные его уже знали. Если он приближался к палате, все ходячие разбегались, а лежачие прятались под одеяло. Закаленные медсестры бледнели, видя мучения его жертв. После его подобной деятельности больные целыми палатами умоляли о выписке - пережить подобное еще раз не соглашался никто. В итоге его стали посылать с анализами лишь к полным маразматикам или к больным в коме.
При снятии больному кардиограммы он умудрялся так запутывать провода прибора, что несчастного пациента потом освобождали по 15 минут.
Написанные им истории болезни не мог прочитать ни один человек - они больше всего напоминали клинопись, впрочем, с изящными персидскими завитушками. По моему, и сам он был не в силах это прочесть, а докладывая историю, каждый раз придумывал все заново. Но во время обхода заведующего наступал его звездный час.
Он мог цитировать двухтомное руководство Харрисона по терапии целыми страницами, первым отвечал на любой вопрос заведующего, и иногда начинал тягуче спорить с ним по каким то мелким подробностям, доводя того до белого каленья.
1 2 3