Стало лучше?— Физически — да. А психически... — Он почувствовал, что слишком расслабился, и замкнулся. — Вкусный вы варите кофе. В палате кофе был ужасный, сплошной цикорий.— Вы были в больнице?— Да. В психиатрической клинике, — и добавил с некоторым вызовом, — я не стыжусь этого.Однако он внимательно следил за моей реакцией.— Что с вами было?— Диагноз: маниакально-депрессивный психоз. Не думаю, что диагноз верен. Знаю, были отклонения, но это все в прошлом.— Они вас выпустили?Он склонился над чашкой и метнул на меня взгляд исподлобья.— Вы убежали из клиники?— Да. Убежал. — Слова давались ему с трудом. — Но все обстояло иначе, чем вы предполагаете. В сущности, меня вылечили, уже могли бы выписать, но мой брат не позволял им это сделать. Он хочет, чтобы меня держали взаперти. — Его голос зазвучал монотонно: — Джерри готов сгноить меня там.Знакомый мотив: люди, которых изолируют от общества таким образом, всегда выискивают виновных, предпочтительно из числа близких родственников. Я спросил:— Вам точно известно, что именно брат держал вас там?— Уверен в этом. Меня упекли туда по его воле. Он и доктор Грантленд вынудили Милдред подписать бумаги для помещения меня в клинику. А как только я там очутился, он полностью отрезал меня от внешнего мира. Ни разу не навестил. Заставил персонал просматривать мою корреспонденцию, так что я не мог даже писать письма. — Слова вылетали из его рта со все увеличивающейся скоростью, и их уже с трудом можно было разобрать. Он замолчал и судорожно сглотнул. На шее, словно мячик, заходил кадык.— Вы не представляете, что это такое: оказаться в полной изоляции и не соображать даже, что происходит. Конечно, когда предоставлялась возможность, меня посещала Милдред, но и она не понимала, в чем дело. И мы не могли спокойно обсудить наши семейные проблемы. Ей разрешали встречаться со мной только в приемном покое и всегда приставляли к нам медсестру, чтобы она подслушивала наши разговоры. Как будто меня нельзя было доверить собственной жене.— Но почему, Карл? У вас случались обострения?Неожиданно он резко втянул голову глубоко в плечи, словно я ударил его по затылку. Я окинул его взглядом и пришел к мысли, что в припадке ярости он мог быть ужасен. В его широченных плечах угадывалась могучая сила. Он продолжал:— Первые несколько дней я вел себя как последний дурак — изорвал пару матрацев, ну и в том же духе. Меня завернули в мокрые простыни. Но на людей я не кидался, и никого не ушиб. Во всяком случае, не помню такого. — Его голос стал еле слышным. Он поднял голову и повысил голос: — Так или иначе, после этого я никогда не переступал черты, ни разу. Я не собирался давать им ни малейшего повода держать меня взаперти. Но все напрасно. А ведь они не имели на это права.— И тогда вы перелезли через стену.Он удивленно посмотрел на меня, вытаращив светлые глаза.— Откуда вы узнали, что мы перелезли через стену?Я не стал объяснять, что сказал наугад.— Выходит, вы бежали не один, а?Он не ответил. Глаза его подозрительно сузились, продолжая следить за выражением моего лица.— Где другие, Карл?— Не другие, а другой, — произнес он с запинкой. — Кто он — не имеет значения. Да вы все равно из газет узнаете.— Совсем не обязательно. Такие вещи печатают только тогда, когда беглецы представляют социальную опасность. Глава 2 Последнее слово повисло в тишине, приобретая различные смысловые оттенки: оно звучало то как вопрос, то как угроза, то как просьба. Карл Холлман смотрел в окно, за которым уже совсем рассвело. С улицы доносился шум первых машин. Он оглянулся на дверь, через которую пришел. Тело его было напряжено, на шее вздулись жилы. Лицо погрузилось в задумчивость.Внезапно он резко вскочил, опрокинув стул, и в два прыжка очутился у двери. Я сурово сказал:— Поднимите стул.Он замер, держась за дверную ручку.— Не приказывайте. Вы мне не начальник.— Это совет, мой мальчик.— Я не мальчик.— Для меня мальчик. Мне сорок лет. А вам сколько?— Не ваше... — Он замолчал, борясь с самим собой. — Двадцать четыре.— В таком случае ведите себя соответственно возрасту. Поднимите стул, сядьте, и мы обсудим вашу проблему. Вы же не станете снова убегать.— Не собираюсь. С самого начала не хотел. Просто... я должен вернуться домой и разобраться во всей этой путанице. Что со мной будет потом, — не имеет значения.— А зря. Вы молоды. У вас есть жена, будущее.— Милдред заслуживает лучшего мужа, чем я. Мое будущее — в прошлом.Тем не менее он отошел от двери, за которой наступило ясное, но таившее в себе опасность утро, поднял стул и сел. Я примостился на кухонном столе, глядя на него сверху вниз. От напряжения он покрылся испариной. Капельки пота выступили на лице, на груди потемнела рубашка. Он сказал совсем по-мальчишески:— Думаете, я сумасшедший, верно?— То, что я думаю, не имеет значения, я не ваш личный психиатр. Но если вы сумасшедший — ваше место в больнице. Если нет — то вы выбрали чертовски сложный способ доказать это. Вам следует вернуться и дать себя обследовать.— Вернуться? Да вы сумасш... — Он оборвал себя на полуслове.Я рассмеялся ему в лицо, отчасти потому, что он меня рассмешил, а отчасти, решив, что это пойдет ему на пользу.— Значит, я сумасшедший? Ну же, смелее, договаривайте. Я не гордый. У меня есть знакомый психиатр, который утверждает, что психушки следует строить с шарнирами на углах зданий. Время от времени их нужно выворачивать наизнанку, так чтобы внутри оказывались те, кто был снаружи, и — наоборот. По-моему, в этом что-то есть.— Вы смеетесь надо мной.— А если даже и так? У нас свободная страна.— Да, свободная. И вы не можете заставить меня вернуться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73