«Не виновата».
Надо найти его. Я пошла быстрее. Вокруг начало проясняться. Что это? Я возвращаюсь в обыденный мир? Меня пока простили и вернули? Ради этого мальчика.
Сквозь приоткрытые веки я уже различаю смутные очертания стола, стула в комнате. Я просыпаюсь.
И вдруг слышу отчаянный стук. Чьи-то руки хватают меня за плечо. Чьи-то пальцы стучат по стене. Но я чувствую, что это не нападение. Это меня зовут, чтобы я кого-то защитила, спасла.
Я окончательно просыпаюсь, широко открываю глаза.
Селия трясет меня за плечо, пальцами свободной руки стучит по стене. Окно распахнуто.
– Мама! Мама! Скорее! Помоги!..
Глава сто пятьдесят пятая
То, что произошло, настолько необычно, что я даже не знаю, как лучше описать это, чтобы всю эту необычность передать. С чего начать? И как продолжить?
Селия разбудила меня. Конечно, я не стала ни о чем расспрашивать ее. Я кинулась к воротам вместе с ней. Она тянула меня за руку.
– Отпусти, Селия! – попросила я уже на бегу. – Ты мешаешь мне идти.
Она с трудом выпустила мою руку. Я поняла, что я нужна ей. Она в беде и она бросилась ко мне, она знает, что я, ее мать, самый надежный источник помощи. Она верит мне. Но не было уже времени гордиться, упиваться ее доверием. Надо было спешить.
Мы подбежали к воротам. Я заметила каких-то людей. Боже! Они ломали замок.
Селия увидела мой страх.
– Мама, не бойся, это друзья. Но надо скорее! Разбуди Николаоса! Может быть уже поздно! Скорее! – Она расплакалась.
Конечно, она действовала без всякой логики. Сначала тянула меня к воротам, теперь просит, чтобы я возвращалась в дом и разбудила Николаоса.
– Но что случилось? Что?
– Скорее! Разбуди его! Может быть поздно! Темные фигуры столпились у ворот. Человек шесть.
Селия оставила меня и кинулась к ним.
– Сейчас! – крикнула она на бегу. – Сейчас! Пока не надо! (Я поняла, что она просит не ломать замок.) Еще не поздно, да? Еще не поздно?
– Не поздно, – ответил приглушенный мужской голос. – Но скорее!
Я поняла, что случилось что-то страшное. Это легко было понять. На миг меня одолело нелепое, но свойственное многим родителям желание действовать наперекор воле детей. Я тоже захотела было, вместо того чтобы бежать в дом и разбудить Николаоса, поступить совсем иначе, не так, как просит дочь; подойти к этим людям, начать расспрашивать… Но я быстро подавила это желание и без лишних размышлений побежала в дом. Я чувствовала, что именно это я должна сделать.
Я знала, что после смерти Чоки Николаос иногда ложился в той комнате за гостиной, где его друг умер. Мне подумалось, что и сегодня ночью Николаос там. К счастью, так и оказалось. Не пришлось тратить лишнее время на то, чтобы бежать в его комнату.
Я пролетела гостиную. Дверь в комнату, где умер Чоки, была заперта. Я заколотила кулаками по двери, закричала:
– Николаос! Николаос! Скорее! Скорее!
Мне уже представлялось, что его нет в комнате, что он убил себя. Но тут раздался его голос. Голос был сонный. Значит, он спал, я разбудила его. Наверное, он впервые уснул после нескольких дней бессонницы. Но сожалеть было некогда. Николаос не стал спрашивать меня, что случилось, почему я зову его. Он просто откликнулся из-за двери:
– Иду. Сейчас иду.
И через две-три минуты он появился полуодетый. Я схватила его за руку.
– Скорее к воротам! Скорее!
Теперь я вела себя, как Селия, я тянула его за руку и тем самым не давала, мешала ему бежать.
– Отпустите руку, – быстро произнес он.
А когда я отпустила, он побежал. Я видела, как он, Селия и незнакомцы сгрудились у ворот, наклонялись, распрямлялись. Я наконец-то подбежала. Но они уже двинулись в дом…
Я приблизилась и увидела…
Глава сто пятьдесят шестая
Вот теперь я могу выбрать. Рассказывать все по порядку или же начать с того, что позднее рассказала мне Селия. Я все-таки решила начать с ее рассказа и уже потом перейти к своим впечатлениям.
Итак…
У моей дочери не было никакого заранее продуманного плана. После похорон она чувствовала себя страшно одинокой. Я понимаю это одиночество. Это одиночество юности, когда ты ищешь человека, который бы помог тебе действенным советом, подсказал бы, что нужно делать, причем сказал бы что-нибудь такое, что совпадает с твоими мыслями и решениями. И вот нет у тебя такого человека. Да, могут быть люди даже добрые, мягкие, но они только вяло утешают тебя, говорят, что надо смириться с тем, что все остается как есть, и забыть о своих мечтах и намерениях. Конечно, это одиночество юности можно счесть эгоистическим. Но, впрочем, эгоистическим можно счесть все на свете.
Селия не хотела моих утешений. Она чувствовала, что у Николаоса какие-то проблемы, которые занимают и меня, но ее как бы не касаются. И это еще усугубляло ее одиночество.
Она поднялась к себе. В комнате она сделала именно то, что должна была сделать: бросилась ничком на кровать, лицом в подушку, и долго плакала.
В сущности, всем своим существом она жаждала действия. Даже эти отчаянные рыдания были своего рода действием. Эта потребность в действии вовсе не была случайной. Действия утомили бы тело и тем самым успокоили бы душу. Девочка села на постели, потом встала, бросилась на колени, начала истово читать молитвы по усопшему. Но каждая жилочка, каждая мышца ее сильного молодого тела рвалась действовать, что-то делать. Ей хотелось хотя бы идти, идти, идти и упасть замертво от усталости.
Она снова и снова представляла себе кладбище, все подробности погребения. Ее все сильнее охватывало ощущение, что она не простилась с умершим. Не до конца простилась. Она должна… Что? Первое, что со страстью вспыхивало в сознании, в душе:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144