– Эй, голуби! – сказал он. – Ох, что со мной случилось!
Он помолчал, откашлялся.
– Семидесятисемимиллиметровка, голуби!
Тут уж запрыгало и его обширное брюхо.
– Так близко упало, что меня на землю швырнуло…
Его душил смех, и он опять замолчал. Вдруг его шея раздулась, как чудовищное жабо, полиловела, потом опала, и послышались какие-то хриплые булькающие звуки.
– Подымаюсь… Цел! Совсем! Хоть бы волосок!…
Теперь он как-то даже кудахтал. Смех вырывался из его глотки с каким-то почти непристойным шипением, как у ярмарочного «уйди-уйди», из которого выпускают воздух.
– Но, уважаемые… Котелок исчез! Ну прямо нигде его нету!… Я повсюду ищу! Заглядываю под машины… Даже на деревья смотрю!
Все это он проговорил с хохотом. Брюхо его тряслось, плечи судорожно подпрыгивали, шея и щеки дрожали, а за очками поблескивали глаза, холодные и пристальные, будто веселье, владевшее всем его крупным телом, не имело к ним никакого отношения.
– Что за черт, думаю! Нет котелка! Нет, да и только…
Майа отвернулся. От этого смеха ему всегда становилось не по себе.
– Я тут же подумал: то-то Александр будет злиться…
Три товарища стояли кружком, глядя на него. Вдруг Александр выступил вперед.
– А что у тебя с рукой, Дьери?
– С какой рукой? – все еще смеясь, сказал Дьери.
Все трое уставились на него, и Дьери машинально проследил направление их взглядов. И сразу же перестал смеяться, кровь отхлынула от его щек. Он зашатался. Александр едва успел подхватить его за плечи,
– Виски! – крикнул Александр. – Живо, виски!
Теперь Дьери был бледен как полотно. Верхняя губа подергивалась. Он глядел на свою руку. Рукав был весь красный, и капли крови, стекая, уже образовали у его ног маленькую коричневую лужицу.
– Рука! Моя рука!
– Да это ничего! – сказал Александр.
Он поднес Дьери виски.
– Моя рука! – сказал Дьери.
Александр деликатно придержал его за запястье и вылил на рану остаток виски. Кровотечение не унималось, и Дьери смотрел на свою руку, на коричневую лужицу у своих ног, расплывающуюся на пыльной земле.
– Моя рука!
– Да стой ты прямо, – сказал Александр, – а то меня раздавишь.
– Моя рука!
– Уже говорил…
– А двигать ею можешь? – спросил Пьерсон.
Дьери вместо ответа покачал головой. Его верхняя губа совсем наползла на нижнюю, и казалось, он вот-вот заплачет, как мальчишка. Жирные ноги дрожали не переставая.
– Да ничего страшного нет, – сказал Пьерсон, – двигать ею можешь?
– Черт тебя подери! – сказал Александр. – Да не наваливайся ты на меня так. Ведь раздавишь.
Вдруг Дьери начал стонать.
– Моя рука! Рука! Рука!
– Ну что твоя рука? – сказал Майа. – Можешь ею двигать. – да или нет?
– Могу.
– Да стой же ты, черт! Раздавишь меня, ведь этакая махина.
– По-моему, ничего страшного нет, – сказал Пьерсон. – Уже меньше кровоточит.
– Сядь, – сказал Александр, – не могу я больше тебя держать. Раздавишь.
Пьерсон взял Дьери за запястье.
– Сейчас я тебя перевяжу.
– Нет, – сказал Дьери с неизвестно откуда взявшейся энергией, – отведите меня в санаторий.
– Из-за этого? – сказал Майа. – Ты что, спятил?
– Необходимо обработать рану, – сказал Дьери. -Отведите меня в санаторий.
– Ей-богу, спятил. У них в санатории и так дела хватает.
– Тогда я пойду один, – сказал Дьери.
Теперь он уже мог стоять без поддержки Александра. И стоял на ногах прочно.
– Не надо преувеличивать, – сказал Пьерсон. – Из-за какой-то царапины!
– Иногда и царапины бывают смертельными.
Теперь он был полон энергии.
– Им в санатории и без тебя дела хватает.
– Ну и пусть, – сказал Дьери, – раз вы меня бросили, пойду один.
Александр поднялся и подтянул пояс.
– Ладно уж, – сказал он, – твоя взяла. Идем.
Он нерешительно оглянулся на фургон. Майа тоже поднялся.
– И я пойду. Вдвоем уж как-нибудь дотащим тело.
– Не смей так говорить, – сказал Дьери.
Александр снова тревожно оглянулся на фургон.
– Я останусь, – улыбнулся Пьерсон. – Не беспокойся, я никуда не уйду.
– Из-за царапины! – бросил Майа через плечо.
Пьерсон глядел, как они удаляются втроем, Майа посередине. Александр – такой здоровенный, а Дьери – такой жирный, что Майа рядом с ними казался до странности тонким. Они вступили на территорию санатория и пошли по аллее. Потом завернули за купу деревьев и пропали из виду.
Внезапно Пьерсон почувствовал себя ужасно одиноким. Он вытащил из кармана трубочку, нерешительно посмотрел на нее, снова сунул в карман. Потом сел на свое обычное место, прислонился к ограде санатория. Он просидел так несколько минут и только сейчас заметил, что все время думает о грядущих неделях и месяцах. Затем он уперся локтями в колени, прикрыл ладонями лицо и начал молиться.


* * *

А те трое шли по главной аллее санатория. «Гравий, – думал Майа, – до чего же приятно ходить по гравию». Под ногами твердо, и даже чуть поскрипывает… Не то что песок. Здесь песок повсюду. При каждом шаге вязнешь в песке.
Дьери обернулся к Александру.
– Вызовешь помощника хирурга Сирилли.
– А кто это?
– Знакомый врач.
– А откуда ты его знаешь?
– Вчера познакомился. Я оказал ему небольшую услугу.
– Опять тайны.
– Короче, вызовешь. Иначе придется ждать очереди часа два. А за это время я изойду кровью.
– Ну, к чему эти преувеличения? – сказал Майа. – Кровь почти не идет.
Он искоса поглядел вправо. Двое солдат без гимнастерок, зажав в зубах сигареты, наводили порядок среди трупов. Рядом лежала груда одеял и стояли сложенные носилки. Крови не было видно, но повсюду были разбросаны лохмотья защитного цвета, прикрывавшие какие-то бесформенные куски.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67