Он увидел людей, которые распоряжались теперь промышленностью, в том числе и военной, гигантского города, его системами жизнеобеспечения, коммунальным хозяйством, транспортом, продовольственным снабжением. Правда, Струве немного успокоился, познакомившись с новым самым большим, просто гигантским, управлением исполкома, где распоряжались городским имуществом. Здесь свое дело знали: дележка государственного имущества шла ежедневно и в большом темпе.
- А правда, что вы пишете разоблачительную книгу о своем боссе? - вдруг спросил Струве.
Шутов застыл на секунду.
- Врут, собаки! - ответил он как можно пренебрежительнее.
Священник и дьякон запели молитву на древний византийский лад, который больше тысячи лет сохраняется Русской Православной Церковью, снова зазвенело кадило. Служба кончилась.
Настал миг гражданского прощания. К гробу подошел мэр. В усыпальнице разлилась тишина. Все знали профессора Собчака как настоящего златоуста и с интересом приготовились его слушать. Но речь его оказалась на удивление короткой.
- Вот ушел еще один великий князь, еще одно воплощение ума, интеллекта, разума и мудрости России, - сказал Собчак, не принимая во внимание тот факт, что покойный никогда в России не жил и вспоминал о том, что он русский, лишь когда называл свои титулы. - Какая потеря для народа! - и профессор процитировал Лермонтова: - «И...и если посмотришь... с холодным вниманьем вокруг»... -
Собчак замолчал, потому что неожиданно обнаружил, что больше ничего из этих стихов не может вспомнить. Такого с ним еще не бывало. Пауза длилась минуты три. После чего мэр потряс слушателей неожиданной концовкой своего по-спартански выразительного выступления: - «Если посмотришь вокруг»... то увидишь, что кругом одни черносотенцы, коммунисты и евреи. Угнетенные евреи, конечно! - поспешно добавил он.
Наступило недоуменное молчание. Публика застыла, с трудом усваивая сказанное. Только Шутов нагло хмыкнул в тишине. Он отметил, что и старуха у окна саркастически усмехнулась. Жена мэра поспешила снять всеобщее состояние неловкости и недоумения и дала сигнал к прощанию. Первой подойдя к гробу «Аль Капоне», она поцеловала покойника в надушенный желто-синеватый лоб. К гробу образовалась беспокойная очередь. Струве и Шутов не двинулись с места.
- Вы мне должны - просто обязаны! - больше рассказать о графиньке Новосильцевой! - шутливо потребовал Струве. - Что она здесь делает? Вы же все знаете - и что здесь происходит, и что в мире!
- Милый Никита Глебович, откуда же мне все знать! - воскликнул Шутов. В усыпальнице возник гомон, и они тоже заговорили нормальным тоном. - Не знаю я, например, почему вы называете Новосильцеву «графинькой».
- Так всегда называли ее мать. Но точно так же называли в свете и ее бабушку, и прабабушку. Прабабка, говорят, была любовницей Государя Николая Павловича, при этом будучи старше него в два раза. Но выглядела в два раза моложе... Такая у них порода - маленькие женщины, на вид хрупкие, но силой, нравственной и физической, волей не уступят иному мужчину.
- Мужчине, - вежливо поправил его Шутов.
- Да, конечно, мужчине - спасибо, - чуть поклонился Струве. - Знаете, - доверительно сказал он, - дома, то есть там, в Париже, все вроде знаешь, ошибок в языке не делаешь. А здесь, у нас в России, иногда смущаюсь. Будто сдаю экзамен по иностранному языку.
Но Шутов не принял протянутую руку доверия, мало того - плюнул в нее.
- Так ведь он для вас и есть иностранный, - безжалостно отметил он.
Струве замолчал, раздумывая, обидеться или не обратить внимания на очередную хамскую реплику. Обидеться, значит, проявить слабость. Промолчать - значит, дать Шутову понять, что презирает его. Струве выбрал презрение, которое продолжалось всего несколько секунд, потому что Шутов снова заговорил:
- Честно говоря, я не знал, что ее прабабка Дарья Христофоровна фон Ливен была любовницей Николая Палкина. А вот то, что она была родной сестрой графа Бенкендорфа - того самого, начальника Третьего отделения Тайной канцелярии Его Величества, шефа жандармов, я обнаружил только недавно. А чем еще интересны женщины фон Ливенов-Бенкендорфов?
- У них, наверное, физиология особая. Вероятно, гипофиз вырабатывает повышенное количество гормона роста, - охотно продолжил Струве как ни в чем не бывало, словно и не обижался только что на красного хама. - В двадцатипятилетнем возрасте они консервируются и такими выглядят до сорока. Потом в сорок лет снова консервируются - и так до шестидесяти... А там уже до девяноста доживают и никто не догадывается, сколько им на самом деле.
Шутов молча разглядывал старуху.
- У нее, кажется, есть еще одно наследственное приобретение, - произнес он. - Та самая Дарья Христофоровна фон Ливен-Бенкендорф была профессиональной шпионкой и работала на своего брата в Лондоне, добывала уникальную политическую информацию. Умела при необходимости и интриговать в среде членов британского парламента... Агентесса влияния высшего класса.
- Нет, я все-таки уверен - вы знаете все! И, конечно, то, что она здесь делает! - заявил Струве. - И вы также знаете, что я знаю, что вы знаете все! И не вздумайте отпираться! - шутливо погрозил он Шутову пальцем.
- Ни в жисть, ваше высокоблагородие! - с дурашливым испугом заверил Шутов. - Но может, продолжим уже за банкетным, точнее, за поминальным столом?
- Но для этого вы должны сесть рядом со мной!
- Найдем возможность, - пообещал Шутов. - Банкет - пардон! - поминки организованы, по требованию мэра, очень демократически: каждый будет устраиваться, как хочет. Можно сидеть, где угодно, можно стоять, можно лежать по-древнеримски.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47