«Бросить гада за борт!» - наконец выжал из себя возмущенный президент, и пресс-секретарь мгновенно оказался в воде. Костиков даже не успел тогда закричать.
- Ты сам обмочился, - сказала жена и заплакала.
- Врешь! - но он уже понял, что жена не врет.
«М-да, угораздило, - подумал президент. - Не надо было смешивать виски с шампанским...» Он помолчал немного и вдруг решительно махнул своей трехпалой рукой:
- А, пропади оно все пропадом! Пошли, мужики, на выход!
- Ты с ума сошел?! - закричала жена. - Какой выход? Как ты людям покажешься в мокрых штанах?
- Это не люди, - возразил Ельцин. - Это иностранцы.
- Все равно не пущу! Только через мой труп!..
Послышался мягкий глухой стук о борт самолета: это снаружи подали трап к выходной двери. «И правда, может, не надо ходить? Еще, сволочи, на пленку заснимут, по телевизору покажут. Коммуняки будут вопить два года, радоваться... Описаются... до штанов...» - засомневался Ельцин.
А вслух сказал, обращаясь к Коржакову:
- Ну что тут сделаешь - бабы! Кто их переспорит! Нет, я все-таки пойду!..
Он поднялся, кряхтя и ругаясь и морща нос от вони собственных брюк.
- Тут что - одежды для президента уже не найдется?! - зычно, словно и не было в нем, по крайней мере, пол-литра виски и двух бутылок шампанского, крикнул Ельцин. - Разгоню всех к чертовой матери, поувольняю бездельников! Коржаков! Ты что там копаешься?!
- Я здесь, Борис Николаевич! - бросился к нему Коржаков, сверкнув лысиной под тусклым плафоном салона. - Штаны! - с ненавистью крикнул он официанту. Но тот стоял, разинув рот, потом, спохватившись стал стаскивать с себя брюки.
- Да не твои, болван, а президентские!
- Н-н-е знаю... - пробормотал насмерть перепуганный официант. - У меня их нет...
- Наина Иосифовна!... - взмолился Коржаков к жене президента. - Да что же это такое? Неужели и штанов больше нет? Хотя бы запасных каких-нибудь?
- Есть. Но я не дам! - твердо ответила жена.
- Вот видите, Борис Николаевич! - обрадовано закричал шефу начальник охраны. - Нет штанов! А в трусах на улице холодно. Вы только посмотрите, там же ветер собачий! Дождь страшный хлещет! Одно слово - Ирландия. Да чтоб ее дождь намочил - страна алкоголиков!
- Как ты сказал? Алкоголиков? - внезапно заинтересовался президент. - Они что здесь - тоже водку пьют?
«Ну, дернула же нелегкая! - огорчился главный охранник. - Сейчас потребует выйти, добавить с ними, огорчение смыть!.. Что же делать?..»
- Это все болтовня, - сказал он твердо. - Пьют хуже наших, потому что все они - слабаки! С первой же рюмки с копыт валятся. С ними ни один приличный президент пить не будет!
- С первой же рюмки?.. - задумался Ельцин. - В самом деле, разве с такими слабаками можно пить? Опозорят на весь свет.
- Опозорят, падлы! - радостно закричал Коржаков. - Не ходите к ним, Борис Николаевич, тьфу на них, что мы там забыли!
- Нет! - неожиданно заревел президент. - Я все-таки выйду, покажу им, как надо пить! Пусть их тоже заснимут на телевизор. Пусть покажут - всем! Пусти! - он оторвал от себя ласково-стальные руки своего верного пса и попробовал подняться.
Тот понял, что теперь катастрофа неминуема. И спрятаться от позора будет негде. Даже в самом глухом сибирском деревенском углу. Даже в самом далеком уголке Земли. Вся планета будет скалить зубы и издеваться. Можно пережить все, если есть куда спрятаться. А куда бежать? Не на Луну же?! Что же делать? Коржаков крепче прижался с своему начальнику и богу, которого он, впрочем, давно презирал, хотя и продолжал по-своему любить. Даже в эту минуту он был готов умереть за него. Но только не пустить его на позор.
Тут неожиданно Ельцин ослабил хватку, захрипел, рухнул на диван, потом медленно сполз на пол, громко стукнувшись затылком о ковровую дорожку салона. Его лицо стало покрываться синевой.
- Врача! - закричал Коржаков. - Врача немедленно, иначе всех сейчас перестреляю!
Он никогда в жизни не кричал на подчиненных. Никогда и представить себе не мог, что способен, но это прорвалась радость: «Сердечный приступ! Откачаем! Главное, теперь никуда не пойдет!»
Врачи возились с президентом минут двадцать, ввели ему сосудорасширяющее и тут же седативное - в двойной дозе. Вскоре он медленно открыл глаза, узенькие и совершенно заплывшие, дохнул густым перегаром. Попытался встать.
- Куда, Боренька? Тебе нельзя! - прижала его к дивану своей грудью жена. - Не шевелись даже! У тебя же сердце!
- Сделайте меня здоровым, - жалобно простонал президент. - Сейчас же сделайте меня здоровым...
- Дома сделают, в Москве, - ласково заговорил Коржаков, - там вас они сделают совсем здоровым, а сейчас оставайтесь в самолете.
Президент все-таки приподнялся, посидел минуту, помолчал, посмотрел на свои брюки, которые продолжали издавать острую вонь, будто в ноздри кто-то тыкал мелкими иголками. И заплакал.
- Что же это такое?.. Что вы со мной сделали? - из его узких глаз двумя свободными ручьями полились слезы, а из носа сопли. - Позор! Позорище! Этого я вам ни-ког-да не за-буд-у! - он произнес эти слова с такой же интонацией, с какой в 1993 году адресовал их Верховному Совету, перед тем как расстрелять его из танковых пушек интермитными снарядами - от живых людей остается только горстка пепла. И погрозил пальцем Коржакову, жене, потом всем остальным, рукавом вытер нос. Помолчал. В салоне повисла тишина. - Кто выйдет к этим алкашам? - уже спокойнее спросил Ельцин.
- Все в порядке, Борис Николаевич! - успокоил его Коржаков. - Вот Олежек уже галстук надел!
Заместитель премьер-министра Сосковец, не ожидая команды, приближался к закрытой двери салона, поправляя на ходу галстук. Летчики начали открывать дверь.
Президент опять замолчал и посмотрел в иллюминатор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47