Это не были персидские вещи; по-видимому, их привезли из Афин. Похожая ваза была у Таис, но на ней женщины танцевали под музыку флейты и барабана.
Барсина сидела в затененной комнате. Пока Мериамон молчала, почти ничего не видя в полумраке после солнечного света и стараясь перевести дух в тяжком воздухе шатра, Барсина поднялась, подошла и обняла ее. Мериамон не ожидала этого. Она замерла, но сделала над собой усилие и ответила на объятие.
Барсина отступила на шаг, продолжая держать руки на плечах Мериамон.
– Ты опять здорова, – сказала она, – но очень худая. Хорошо ли тебя кормят?
– Все говорят это, – рассмеялась Мериамон. – И Александр тоже. Меня кормят хорошо, даже слишком. Можно подумать, что меня откармливают на убой.
Барсина улыбнулась, усадила Мериамон и велела принести ей вино и сладости, как положено. Мериамон пришлось немного выпить и поесть под серьезным взглядом темных глаз. Оказалось, что она голодна: она выпила почти все вино и съела целый пирог и немного от другого, чтобы попробовать.
Во время еды она рассматривала Барсину. Теперь она была красивее, чем запомнилось Мериамон, но это была другая красота: лицо стало круглее, взгляд мягче, тело, которое было прежде по-мальчишески стройным, стало полнее и шире.
Мериамон прекрасно понимала, в чем причина. Она поняла это в тот момент, когда Барсина обняла ее.
– Полагаю, – сказал она, – что тебя можно поздравить.
Барсина потупила взор и провела рукой по выступающему животу.
– Ты все замечаешь, – сказала она.
– Такое трудно не заметить, – ответила Мериамон. Она помолчала: следующий вопрос задать было трудно. – Это его?
Глаза Барсины сверкнули из-под длинных ресниц.
– Ты сомневаешься?
– Я умею считать, – ответила Мериамон. – Ты стройная и мало располнела, но ты носишь ребенка уже с лета, или я ничего не понимаю в этом. Значит, он был зачат на Митилене, если не раньше. Александр знает?
– Да, – ответила Барсина. – Он обещал принять ребенка, даже если будет мальчик.
– Как своего наследника?
Тогда Барсина подняла глаза. Ее взгляд заставил Мериамон подумать о других людях, о Таис. Та же ясность цели, та же сила духа, неожиданные в персидской женщине.
– Вернулся Пармений. Он не оставит моего господина в покое. Если он покажет ему ребенка, рожденного мной, может быть, наступит мир. Ненадолго. Пока он не получит своего собственного.
– Если я умею считать, почему ты думаешь, что другие не умеют делать этого так же хорошо? – спросила Мериамон.
– Ты – женщина, – ответила Барсина.
– А мужчина не заметит? – Мериамон снова села. Оказывается, она успела съесть и второй пирог. Она вытерла пальцы салфеткой, поданной служанкой, окунула их в теплую воду, пахнущую лимоном. – Может быть, и не заметит. Если ты будешь жить так же замкнуто, так тихо, как только можешь, ты сможешь скрывать ребенка, пока он не родится, а потом показать его, и пусть люди сами решают, чей он.
– Вот именно, – сказала Барсина. – И мой господин может показать, что я беременна. Он может приходить реже и оставаться не так долго.
Она говорила спокойно, но Мериамон почувствовала скрытую боль в ее голосе. И знала, откуда она.
– Он знал с самого начала.
– Я сказала ему.
– Тогда… он никогда на самом деле…
– Он верил, – прошептала Барсина с отчаянием. – Сначала. Верил. Но я должна была сказать ему. Я и так слишком много лгала, когда молчала и однажды позволила ему любить меня.
– А эллин никогда не тронет беременную женщину, – сказала Мериамон.
– Он рассердился, – продолжала Барсина, – но простил меня. Он любит прощать так же, как любит давать. Он признал, что я поступила мудро.
Мериамон не была в этом уверена. Но Барсина не должна была сомневаться.
– Так что он продолжает приходить к тебе и притворяться. Больше ему это не нужно.
– Если он не захочет.
Наступило молчание. Мериамон не торопилась его нарушить. Затем сказала:
– Ты хотела, чтобы я знала. Зачем?
– Я использовала тебя, – ответила Барсина. – Я солгала, но немного. Я заставила тебя думать, что была свободна в своем поведении.
– Ты сама себя уговорила, – сказала Мериамон. Барсина разгладила юбку на коленях, долго, внимательно ее разглядывала. Она делала почти то же, что и в прошлый раз, когда разыгрывала смущенную возлюбленную.
«Персия, – подумала Мериамон. – Настоящая Персия, несмотря на то, что все ее мужчины были эллинами».
Барсина сказала медленно:
– Я хотела узнать, кто ты.
– И что же ты узнала?
– Ты его друг.
– А теперь?
– То же самое. Могла бы стать большим, если бы захотела.
Мериамон молчала. Наверное, она могла бы. Но это было бы непростое сражение.
– Ты просишь меня сделать это?
– Нет, – отвечала Барсина. Она все еще разглаживала подол своими длинными пальцами, глаза опущены, профиль четкий, словно вырезанный из слоновой кости. – Он может теперь не пойти в Египет. Ты сделаешь что-нибудь, чтобы заставить его?
– Если смогу, – ответила Мериамон, – сделаю.
– Я бы могла помочь тебе, – сказала Барсина.
– Зачем?
Барсина не ожидала такого вопроса, даже от Мериамон. На мгновение она подняла глаза, на мгновение их глаза встретились.
– Я не имела в виду предательство.
– Нет?
– Я люблю Александра, – сказала Барсина. Правда. Но что такое правда для персов?
– Он восхищается тобой, – продолжала Барсина. – Даже когда ругает тебя за глупое упрямство. Он собирается сделать то, о чем ты просишь, после того, как удовлетворит свою гордость, взяв Тир. Но если он умрет здесь…
– Если он умрет здесь, Персия будет спасена.
– Я принадлежу теперь Александру, – сказала Барсина. – Персия для меня ничто.
– Персия для тебя все.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119