– Да, – еле слышно выдохнул художник.
– Печальное дело. – Себастьян покачал головой и поцокал языком на манер старого мистера Блэкэддера, аптекаря, которого его отец вызывал всякий раз, как кто-то из слуг заболевал. – Очень печальное. Диву даешься – куда только катится наш мир?
На следующей картине он снова увидел Рэйчел Йорк – на сей раз в образе турецкой одалиски, опустившей одну ногу в ванну, почти нагой, прикрытой лишь куском алого атласа.
– Э, да тут снова она. И еще! – сказал Себастьян, перебирая картины. – Она часто вам позировала?
– Да.
– Замечательная красавица.
Донателли протянул руку к нарисованному лицу, словно хотел погладить щеку живой женщины. Рука его дрожала. И Себастьян, глядя на него, подумал: «Так он же любил ее!»
Но насколько сильно? Достаточно ли для того, чтобы убить ее в порыве страсти?
– Она была более чем прекрасна, – прошептал Донателли, сжав в кулак опущенную руку.
Себастьян вернулся к женщине на картине, отличавшейся от прочих. Золотой вихрь зеленого и голубого, с резкими акцентами тени на манер Тьеполо, написанный смелыми сильными мазками на фоне лазурного, налитого солнцем неба. Она сидела на холме, согретая ярким, живым светом весны, по-детски высунув ноги из-под нижних юбок, закинув голову и улыбаясь так, словно вот-вот разразится звонким беззаботным смехом.
Себастьян смотрел на это талантливое изображение полной жизни юной женщины, испытывая странное чувство – уже не печаль, но почти гнев.
– Какая же она была красивая, – проговорил он. – Такая молоденькая, такая живая. – Он снова посмотрел на стоявшего рядом с ним мужчину. – Представить невозможно, чтобы кто-то хотел ее убить.
Мрачная, болезненная судорога прошла по красивому измученному лицу.
– Мы живем в страшном мире. В страшном мире среди безжалостных людей.
– По крайней мере, полиция знает, кто это сделал. Сын какого-то графа, да? Лорд Девлин?
Губы Донателли скривила гримаса ненависти и горькой, бессильной ярости.
– Чтоб ему вечно гореть в аду.
– А она была его знакомая?
Художник покачал головой.
– Я не знаю. Когда я услышал о том, что с ней сделали, я подумал о другом человеке.
– О другом?
Донателли судорожно вздохнул. Грудь его высоко поднялась, ноздри затрепетали.
– Он преследовал ее несколько недель, может, даже месяцев. Все ошивался у дверей театра. Поджидал на улице, всюду, куда бы она ни шла. Постоянно следил за ней.
– Что ж она не пожаловалась на него в полицию? Донателли покачал головой.
– Я советовал ей обратиться к властям, но она сказала, что толку не будет. Вы же знаете, каковы эти аристократы. Для них мы как скот. Нас можно использовать и выбросить прочь.
Страсть, с которой были произнесены эти слова, застала Себастьяна врасплох. Он вспомнил, что говорил Хью Гордон о головах на пиках и о сточных канавах, полных крови. И подумал, что Гордон мог и ошибаться насчет того, что Рэйчел оставила свои радикальные идеи. Идеи, откровенно разделяемые Донателли.
– А как звали этого нахала? – спросил Себастьян.
Какое-то мгновение он думал, что художник не станет ему отвечать. Затем Донателли пожал плечами, решительно стиснул зубы, сдерживая чувства.
И назвал имя.
– Ну и видок у вас, – сказал Том, когда они встретились в харчевне за пинтой эля, жарким и пирогом с требухой. – Что же такого этот итальяшка вам сказал?
– Похоже, Рэйчел Йорк позировала ему. – Себастьян протолкался через толпу у стойки и направился к пустому столу в дальнем углу. – А как твои дела?
Юркнув на скамью по другую сторону стола, Том схватил очередной пирог и беспечно дернул плечом.
– Сначала про иностранца. Люди мало про него могут сказать. Хотя девушку видели, это точно. Знать, ваша Рэйчел красотка, каких поискать.
– Была. – Себастьян несколько мгновений молча жевал, затем спросил: – А другие женщины часто к нему захаживали в студию?
– Может, и ходили, да никто не видел. – Том откусил большой кусок пирога. – Думаете, он с ней… того?
– Может быть, но я не уверен. Не болтай с набитым ртом.
Том проглотил, выкатив глаза от усилия.
– Так, значит, ничего мы не узнали?
– Кое-что узнали. – Себастьян сделал большой глоток эля и прислонился спиной к стене. – Судя по словам нашего друга-художника, Рэйчел в течение многих месяцев преследовал один человек. Аристократ, если быть точным.
Том доел остатки пирога и принялся облизывать пальцы.
– А он вам сказал, как того типа зовут?
– Да. Его имя Баярд Уилкокс.
Что-то в голосе Себастьяна заставило паренька застыть с пальцем во рту.
– А вы ведь знаете этого типа, да?
Себастьян допил эль и резко встал.
– Очень даже хорошо знаю. Баярд – мой племянник.
ГЛАВА 24
Чарльз, лорд Джарвис, остановился в дверях гардеробной принца, глядя, как его высочество принц Уэльский поворачивается то так, то эдак, изучая свое отражение в окаймленных резными золочеными рамами зеркалах, украшавших стены обитого шелком помещения. Несколько приятелей принца, среди которых находился и лорд Фредерик Фэйрчайлд, вольно разбрелись по огромной ало-золотой комнате, обсуждая различные проблемы – от возможности использовать шампанское для полировки сапог до новых оперных танцовщиц. По роскошному турецкому ковру были разбросаны несколько десятков отвергнутых шейных платков. Камердинер стоял наготове с внушительной грудой на случай, если господину так же не повезет с очередным платком. Грузному принцу Джорджу приходилось прибегать к помощи двух лакеев, облачаясь в сюртук, и пользоваться механическим подъемником, чтобы сесть и седло, но завязывать галстук он всегда желал сам.
– А, Джарвис, – сказал принц, поднимая взгляд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96