Лицо вполне нормальное, и довольно трудно представить его в приступе гнева, с набрякшими жилами на лбу. Цвет лица обычный, несколько бледноватый, как у всех городских жителей, проводящих основное время в помещении. Заметив, что Оля украдкой его рассматривает, мужчина смущенно отвел взгляд и уставился на плакатик на стене лифта с красочным призывом «Берегите лифт». «Будто читает! — насмешливо подумала девушка. — Ну читай, читай, береги свой лифт».
На улице Оля села с мамой в папину машину, и пока мама выруливала со стоянки, сосед уже исчез.
— Мам, а ты его знаешь?
— Конечно. Это наш сосед с четвертого этажа, Андрей Борисович. Он здесь уже третий год живет. Ты его никогда не видела? — удивилась Валерия Антоновна.
— Наверное, все-таки видела. Его лицо показалось мне знакомым. Но, видимо, мы с ним очень редко встречались и я не обращала на него внимания.
Да и некогда было. Я ведь в школу рано утром уезжала, потом на курсы ходила, в бассейн… Наверное, мы с ним по времени не совпадали. Ну да ладно, какое нам до него дело?
— Не скажи, Оленька, — возразила мама. — Андрей Борисович — человек известный. Он кандидат математических наук, завкафедрой математики Петербургского университета. Автор книг, исследователь и вообще талантливый ученый. О нем даже статья была в «Огоньке». Правда, одинокий, бедолага. Переехал в наш дом после смерти мамы. Говорил, не мог оставаться в квартире, где все связано с тяжелыми воспоминаниями. Мама у него долго и мучительно умирала, в страшных страданиях. И все это у него на глазах.
Ее в больницу уже не брали. Намучился он с ней…
А так он человек тихий, я его даже ни разу с девушкой не видела. А ведь ему уже за тридцать, — задумчиво произнесла Валерия Антоновна. — Наверное, он очень стеснительный.
— Мам, мы себе получше найдем, правда? А то знаю я этих маменькиных сынков. Они так и ждут, что придет жена и все на себя взвалит. Борщ ему свари, полы вымой, рубашку погладь… А он книги будет сочинять да на студенток орать для разнообразия. Нам такие не нужны.
Валерия Антоновна опешила:
— А при чем тут «на студенток орать»? Почему ты вообще решила, что он орет?
— Ну, не орет, так собирался заорать, но зубы ему помешали, он скрежетал ими. Вот вся злость у него в скрежет и ушла. Да, еще он багровеет, как помидор, и глаза у него на лоб вылезают. Или это жилы вылезают? Ну да, жилы на лбу вылезают, а глаза бешеные становятся. До чего же он страшный! — содрогнулась Оля. И видя изумление на лице мамы, расхохоталась:
— Мамочка, не пугайся ты так, это не бред. Именно такое неизгладимое впечатление производит на своих студенток маменькин сынок Андрей Борисович. Мне вчера Аська доложила.
Мама долго смеялась, выслушав яркий рассказ Оли в лицах и с выражением. А потом осторожно спросила:
— А как насчет того, что «получше»? Он в перспективе или уже имеется?
— Имеется, да еще как имеется, мамуля. Дома поговорим. Уж я так постараюсь вам с папой рассказать, что вы его полюбите сразу и навеки. А пока, дорогая, смотри внимательнее на дорогу. Что здесь у вас всех за манера машину водить — смотрите абы куда, только не на дорогу!
— Ну, не абы куда, допустим, а на дочку родную, — не обиделась мама.
— Дома насмотришься, посадишь меня напротив и любуйся себе пять дней подряд! — веселилась Оля, ласково поглаживая маму по руке.
Андрей Борисович зашел в деканат и, снимая тяжелую, подбитую мехом куртку, мысленно все еще переживал встречу с Олей.
«Какая красивая девушка, — думал тоскливо он. — Конечно, она на меня и внимания не обратит. Даже нечего мечтать… Хорошо, хоть вообще вспомнила, ведь могла со вчерашнего дня меня и забыть. Какие у нее изумительные глаза, такого необыкновенного зеленого цвета — я таких еще не встречал».
— Андрей Борисович, а вас Дмитрий Григорьевич приглашал, — прервал его мысли мелодичный голос секретарши Анны Федоровны, дамы весьма немолодой, но еще вполне привлекательной. Ее не портила даже вышедшая давным-давно из моды прическа — волосы, стянутые на затылке в узел, который она любила украшать неизбежным бантом: то черным, то голубым со стразами, в зависимости от цвета кофточек из ее небогатого гардероба.
Декан факультета Дмитрий Григорьевич сидел за видавшим виды большим письменным столом. Рядом с телефоном перед ним лежала одна-единственная папка-скоросшиватель.
— Здравствуйте, коллега, — протянул он руку Андрею Борисовичу, не вставая из-за стола. — Вы уж извините старика, что-то ноги побаливают. Так что я их экономлю, — засмеялся он своей шутке. — А вы присаживайтесь. Разговор недолгий, но… не очень приятный.
Андрей Борисович удивленно поднял брови. Ровно три дня назад за этим же столом они вдвоем обсуждали тему его будущей диссертации. После защиты кандидатской Андрей Борисович за последние два года упорного труда написал монографию, которая вполне тянула на докторскую. Читал монографию пока только Дмитрий Григорьевич. Профессор очень одобрительно о ней отозвался и тут же рекомендовал к изданию в издательстве «Наука».
Что же такого могло произойти за три дня, что потребовало немедленного обсуждения?
— Вы, коллега, гордость нашего университета, — начал издалека Дмитрий Григорьевич. — И знаете, как высоко я ценю ваш талант и как ученого, и как преподавателя. Кафедру я вам доверил, не дожидаясь профессорского звания. Но вот тут, — он похлопал ладонью по серой папке, — такое неожиданное дело…
Он замялся, и было видно, что ему неприятно продолжать разговор.
— Ведь вы мне симпатичны, чисто по-человечески. И талантом вы обладаете несомненным… Одним словом, на вас жалуются.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16