Пивка глотнуть. С соленой рыбкой… Простое человеческое желание… — Он усмехнулся.
— А что, жену угостить не хочешь? — неожиданно спросила Ирина и с вызовом посмотрела на мужа.
Турецкий улыбнулся, чувствуя, как у него теплеет в груди, — понемножку так, но приятно.
— С удовольствием… да только ты — за рулем.
— А давай домой заскочим, я машину поставлю и возьмем такси? — с вызовом предложила жена.
— А давай! — улыбнулся он.
И, садясь в машину, подумал, что чертов Славка тысячу раз был прав, заметив насчет шерстки, по которой стоит только жене погладить, как… Одним словом, конечно, прав старый друг. Еще как прав! Ах, если бы Ирка понимала, как часто бывает ему нужна именно эта ее легкая рука и чтоб по шерстке, но вдоль, а не против!.. «А ребятки, в конце концов, не обидятся, мы ж бутылец все-таки раздавили, помянули… — запоздало оправдался перед собой Турецкий. — И потом, можно ведь и попозже к ним заскочить… пивка привезти. С рыбкой… Поймут… Опять же и Нинка на даче у какой-то подруги, а когда вернется, сегодня или завтра, известно ей одной… ох, эта молодежь!..»

Глава первая Большие сомнения

1
Константин Дмитриевич Меркулов назначил встречу своему старому приятелю, когда-то сокурснику, а ныне проректору Юридической академии Семену Викторовичу Осипову в своем кабинете, в главном здании Генеральной прокуратуры на Большой Дмитровке. Просьба у Сени, как назвал его по старой памяти Костя, была необычной. Надо полагать, личной, как сумел понять Меркулов из не очень внятных объяснений человека, не только облеченного высокой ответственностью перед государством, но известного также своими недюжинными ораторскими способностями. Казалось бы, формулировать коротко и предельно понятно свои мысли — это была его прямая обязанность, даже главная работа, но Сеня что-то невнятно мычал, мекал, хекал, будто и не пытался выразить ясными словами, что ему надо от первого зама генерального прокурора.
И Костя не придумал ничего лучше, как пригласить профессора, доктора наук, членкора Академии и прочая, и прочая к себе на службу. Усмехнулся про себя: в этом кабинете и не такие соловьи «раскалывались»!
Об этом он и заявил сразу Семену Викторовичу, едва тот вошел в кабинет, ибо Меркулов надеялся, что такое начало разговора поможет посетителю вернуться в атмосферу веселого студенчества, когда им было все легко и просто. Но Осипов, несколько растерянно щурясь сквозь модные, квадратные очочки, лишь кивнул в ответ, даже и не улыбнувшись, а с лица его не исчезла откровенная тревога. И уже по одному этому Меркулов понял, что тревоге профессора не один день и, возможно, в таком состоянии он пребывает уже давно. Но что же могло так угнетать этого вполне благополучного человека? Косте показалось, что он наконец нашел то единственное слово, которое и определяло состояние Семена. Именно угнетение…
Сели, Клавдия Сергеевна внесла поднос со стаканами свежезаваренного черного чая и тарелочками с лимоном, конфетами, маленькими пирожными. Рассматривая серебряные, с чернью и позолотой, подстаканники, Осипов хмыкнул и покачал со значением головой:
— Кажется, вчера, а какая, на самом деле, старина, а, Костя? И как они у тебя сохранились? Подумать только…
— Да вот, берегу… — Меркулов хмыкнул. — Как память… А что еще осталось?.. Но ты давай, не уводи в сторону. Что случилось? Почему ты сам не в себе? Кто обидел академика?
— О господи! Если бы!.. — Семен воздел руки почти в отчаянье. — Не обо мне речь, дорогой Константин…
Меркулов, естественно, знал о трагедии Осипова, схоронившего враз сына с невесткой, погибших в автокатастрофе, давно уже, несколько лет назад, и остался Сеня с женой да с внучкой, Юлечкой, кажется. Значит, с кем-то из них беда? Костя продолжал вопросительно смотреть на гостя, и тот наконец словно решился, и это решение вроде бы далось ему с трудом.
— Понимаешь, Костя, — начал он, — я все никак не мог решиться, но одно событие недавно… подтолкнуло, что ли… И я испугался, даю тебе честное слово! Вот и…
— Да ты, если можно, без преамбулы. Что произошло и что тебя подвигло?
— Ты слышал, наверное. Об этом который день уже с утра до вечера телевидение талдычит, газету какую ни откроешь… Певец этот, мальчишечка…
— Тот, что из окна выпал?
— Если бы выпал, Костя! Там, видно, такое было!..
— А что могло быть? К сожалению, насколько это мне известно, обычное сегодня дело. Точнее, беда наша. Я смотрел материалы следствия, если это тебя интересует… Стресс, наркотики как спасение… В другом вопрос: почему эти молодые и талантливые так быстро разочаровываются? Впрочем, о чем я спрашиваю? Это ж они сами придумали и поют: «Нет, нет, нет, мы хотим сегодня!» — или как там? «Да, да, да, мы хотим сейчас!» Мы с тобой, если помнишь, так не пели. И не думали. Может, поэтому? Но ты-то какое отношение к этому имеешь? Я имею в виду, к пареньку? Родственник, что ли?
— Нет, — поморщившись, отмахнулся Осипов. — Ко мне он никакого… Юлька с ума сходит…
— Поклонница? Или любовь, нет?
— Тут другое, Костя… Я больше всего боюсь, чтобы Юлька с этой ее реакцией, прямо скажу, неожиданной для меня, — чуть ли не истерика случилась, понимаешь? — сама не оказалась в какой-нибудь подобной истории. Компания странная, бывают моменты, она прямо сама не своя… И ничего не говорит, не делится. Ну, со мной ладно, я — мужик, но она и с Таней не хочет ничего обсуждать. А когда только лишь заходит речь, —
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16