- Ну, як ты?
Динка улавливает в ее голосе тревожные нотки и, словно очнувшись, быстро
говорит:
- Ничего... Экзамен я выдержала. Мне остается только один восьмой класс. А
Мышка уже работает в госпитале. А Алина... - Какая-то тень проходит по
лицу Динки, и медленно, словно снимая паутину, она проводит ладонью по
лицу. - Алина пишет иногда... Не жалуется...
- Ну, дай ей боже... Дивчина замуж вышла. За кого схотела, за того и
вышла. Чего ж ей жаловаться? - поспешно говорит Федорка.
- Конечно... Она и не пожалуется, если б даже ей плохо было, - говорит
Динка. - Но зачем он увез ее так далеко...
Перед глазами Динки встает темный перрон и красные огоньки уходящего
поезда... Динка знает: пройдут годы, но она уже никогда не забудет эти
красные огоньки, как не забывает опустевшую после отъезда Лины кухню, как
не забывает прощанье на пристани с Марьяшкой, как не забывает поезд,
увозивший Катю... И многое другое.
Федорка с тревогой смотрит на подругу, боясь прервать непонятное ей
молчанье, но Динка поднимает голову и, щуря глаза, словно разглядывая
что-то в ветвях деревьев, бросает сквозь зубы злые слова:
- Это то же, что запустить руку в теплое гнездо и вытащить оттуда
беспомощного птенца. Я ненавижу свадьбы, Федорка, я с детства ненавижу
свадьбы!
- Ой, боже! - всплескивает руками Федорка. - Ну чего ты сердишься! Дивчина
выйшла замуж за хорошего человека, а она сердится! Ведь на том же и свет
стоит! Парубки женятся, девчата выходят замуж... Так же не можно, Диночка,
- степенно уговаривает подругу Федорка. Она уже давно привыкла к быстрой
смене настроений своей городской подружки и навсегда усвоила себе в
обращении с ней степенную материнскую мудрость. - Не мучай себя,
голубка... - мягко говорит она, прижимая к щеке Динкину руку. - Все
перемелется, как говорят старые люди...
Федорка почти ровесница Динки, но все в ней уже девичье: и походка, и
стать, и разговор с искринками смеха, и лукавая ямочка на подбородке.
Сегодня для встречи подружки Федорка нарядилась по-праздничному. Ловко
сидит на ней вышитый цветами бархатный герсет, тихо позванивают на шее
бусы. Круглое румяное лицо Федорки совсем такое, как поется в украинской
песне: брови как шнурочки, глаза как звезды, ресницы стрельчатые, губы
розовые, смешливые, а за ними два ряда мелких, как у мышки, зубов.
- Федорка, как ты выросла! И какая красивая стала! - замечает вдруг Динка
и, остановившись среди дороги, с восхищением смотрит на подругу. - Да
когда же ты так выросла, Федорка? - с удивлением говорит Динка; она
чувствует гордость за подругу, и почему-то жалко ей ту маленькую дивчинку
в белом платочке, что пряталась в трех березах. Жалко и себя, безудержно
веселую, озорную девчонку. - Когда же, когда же мы так выросли, Федорка? -
недоуменно и грустно повторяет она, мысленно пробегая глазами лето, зиму,
еще одно лето и еще зиму. Сколько их было, этих лет? И сколько горя,
сколько слез унесли они с собой... - Федорка, Федорка... - испуганно
шепчет Динка, - как же, когда же это все случилось?
- Та годи тебе! - хохочет Федорка. - Дывыться на мене, як на старуху!
Конечно, что мы уже не диты! А чего ж тоби треба? Молоди девчата... Ось,
слухай, песня такая есть:
Росла, росла дивчинонька,
Тай на поле стала...
Ждала, ждала миленького,
Тай плакаты стала...
Ой, горенько мени з тобою! - заливается дробным смехом Федорка.
- Ха-ха-ха! - залилась и Динка, потом вдруг оглянулась на лес и с горечью
сказала: - Лес рубят... Уже столько деревьев загубили! Кто же это, Федорка?
- А я знаю? Кому надо, тот и рубит! Нашла о чем плакать... Тут люди
пропадают, а она об деревьях беспокоится... Война... - сурово говорит
Федорка.
Но Динка быстро перебивает ее:
- Война скоро кончится!
- Как это кончится? В августе два года будет... Может, что-нибудь слышно в
городе? - с надеждой спрашивает Федорка. - Только у нас таких слухов нет.
Гонют людей, как скотину. Тут один с госпиталя выписался, так он бог знает
чего рассказывает... - Федорка боязливо оглядывается, но в лесу тихо,
только где-то в кустах стрекочут птицы. Федорка тянет подругу в сторону от
дороги и, зайдя в самую гущу, усаживается на траву. - Садись. Много чего
переговорить надо...
Динка покорно опускается рядом и выжидающе смотрит в лицо подруге.
- Ой, изболело сердце мое. Что на свете делается... Тот солдат говорит,
что немцы прут со всех сторон, а у наших хлопцев всего недостача. Нечем от
ворога обороняться, гонют их с голыми руками. Да еще якой-то главный
генерал на ту сторону предался. Что ж это будет, Диночка, подружка моя?..
- Федорка вдруг всхлипнула и, прижавшись к Динкиному уху, зашептала: -
Погубит той солдат Дмитро... Зовсим он ему голову заморочил...
- А при чем тут Дмитро? - удивилась Динка.
- А вот слухай... Ты ж ничего не знаешь. - Федорка вытерла кончиком платка
светлые, как росинки, слезы и припала к плечу подруги. - Зимой, как
померла у Дмитра маты, так остался он один, как той дубок в поле. Ну, а мы
с ним с детства дружили. Как двойняшки, бывало, вс„ вместе... - Ну дак
жалела я его... То рубаху ему постираю, то сала у матери стащу... И он
тоже слухал меня. Бывало, как ни заспорим, все мой верх...
- Да, я помню, - усмехнулась Динка.
- Ну вот! А теперь же он один в хате. И постучался раз ночью до его
человек... Шинель на нем рваная, сам худой, одни кости, стоит под окном,
на костыль опирается. Без ноги, значит... Ну, попросился переночевать.
Дмитро, конечно, пустил его в хату, отрезал ему хлеба, всыпал в миску
борща... Ну, разговорились, конечно, обо всех новостях... Солдат и
говорит: "Я, говорит, сам с госпиталя, выписали меня на все четыре
стороны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17