Толпа отхлынула, но от намерений своих не отказалась.

«Распни его! Распни!»

Лицо прокуратора омрачилось. Положение казалось безвыходным, но тут на помост вбежала девушка, в которой Гай Кассий, несмотря на слабое зрение, легко опознал служанку жены прокуратора. Она что-то зашептала прокуратору на ухо, и тот улыбнулся с облегчением. После чего встал и объявил, что согласно древнему обычаю, римские власти в канун приближающегося праздника могут освободить одного из приговорённых к смертной казни.
В толпе иудеев возникло замешательство, а Гай Кассий чистосердечно восхитился находчивостью прокуратора. На судьбу самозванца, называющего себя «Царём Иудейским», центуриону было по большому счёту наплевать. Однако и он, подобно прокуратору, считал, что любое наказание должно быть заслужено. Более того, потакать Ханану и Кайафе — это не уважать самого себя и ставить власть Рима над этой провинцией ниже местечковой власти иудейского жречества.
Однако, несмотря на первую растерянность, вызванную словами прокуратора о старинном римском обычае, жрецы перестроились буквально на ходу и из толпы раздались новые крики: «Освободи Бар-Аббу! Освободи нам Бар-Аббу!» Прокуратор изогнул бровь. Удивился и Гай Кассий. О «подвигах» Иешуа Бар-Аббы все присутствующие были наслышаны — этот мятежник и убийца давно заслуживал смерти и отпускать его меньше всего входило в планы прокуратора. Прокуратор недооценил Ханана бен Шета, и сам попался в силки, которые расставил для других.
«Освободи нам Бар-Аббу! Освободи Бар-Аббу!» Прокуратор всё же попытался спасти положение. Он вытолкнул «Царя Иудейского» вперёд и воззвал:
«Вот ваш Царь! Его я хочу освободить!» «Долой самозванца! — отозвалась толпа. — Долой! Распни его!» «Распять вашего Царя?» — прокуратор очень искусно изобразил недоумение — словно и в самом деле не понимал, о чём идёт речь.
«Нет у нас царя, кроме Цезаря!» — выкрикнул Кайафа, и толпа, в едином порыве вздохнув, сразу притихла.
Лицо прокуратора закаменело, и Гай Кассий понял, что самозванец обречён. Лучшего хода иудейский жрец вряд ли мог придумать. Он не оставлял прокуратору выбора: если прокуратор после столь верноподданнического заявления решится защищать самозванца, он очень скоро будет иметь нелицеприятную беседу с легатом Сирии, а если весть о странном поведении прокуратора дойдёт до Тиберия… Об этом лучше не думать.
Прокуратор повернулся к «Царю Иудейскому» и сказал только: «Ты будешь распят».
Так следствие по делу самозванца было завершено. Вопиюще несправедливый приговор был вынесен, и Гай Кассий стал одним из тех, кто привёл его в исполнение.
У подножия холма, на котором стояли кресты (за особую форму этот холм называли Голгофа — Череп), возникло какое-то движение. Иудеи, собравшиеся там сразу после того, как троица осуждённых была распята, представляли собой довольно пёструю компанию. Там были и просто зеваки, пришедшие поглазеть на казнь и высказать своё презрение тем, кто осмелился преступить закон; были и родственники распятых (у любого иудея их неисчислимое количество — плодятся, как саранча); были и люди Ханана, присланные наблюдать и подзуживать. Отличить их друг от друга на таком расстоянии было довольно затруднительно, тем более, что в последние годы зрение у Гая Кассия заметно ухудшилось, а левый глаз и вовсе поразила катаракта. Поэтому вместо отдельных людей центурион видел разношёрстную массу. Однако на то, чтобы разглядеть процессию, поднимающуюся к лобному месту, возможностей его ослабевшего зрения хватило.
— К оружию! — призвал он легионеров.
Те немедленно оставили кости и схватились за мечи.
— Я их знаю, — сообщил командиру Постум, глаз которого был зорок, как и в годы юности. — Это отряд храмовой стражи.
— Нам только их и не хватало, — пробормотал Гай Кассий.
С офицерами иудейской храмовой стражи центурион был знаком. Неоднократно встречался с ними по делам службы. При этом он был очень невысокого мнения о них. Вояки из храмовых стражников были аховые, и единственное, чем они могли по праву гордиться, так это прекрасным знанием жутких обычаев и ограничений, предписываемых каноном иудейской религии.
Когда процессия из семи стражников приблизилась настолько, что даже Гай Кассий смог различить лица, центурион вышел ей навстречу, и поднял руку, привлекая внимание идущего впереди капитана. Тот тоже остановился и вежливо приветствовал центуриона на ломаной латыни. Гай Кассий поморщился и перешёл на арамейский, который он знал намного лучше, чем этот капитан — латынь.
— Зачем вы здесь и кто вас прислал? — спросил Лонгин.
Капитан, с которого градом катился пот, облегчённо улыбнулся, заслышав арамейскую речь — общий язык был найден.
— Мы пришли по приказу первосвященника Ханана бен Шета и тетрарха Ирода Антипы, — заявил он напыщенно. — По нашим обычаям, осуждённые на казнь должны умереть до наступления Пасхи. Мы пришли убить их.
«Варвары, — подумал Гай Кассий, неприязненно разглядывая капитана. — Всё им мало. Приговорили невинного, а теперь ещё и добить его хотят. Будто он сам к вечеру не окочурится».
— Осуждённые не доживут до наступления вашей Пасхи, — сказал центурион. — Посмотрите сами.
— Нам приказали убить их, — стоял на своём капитан храмовой стражи. — И мы не уйдём, пока не выполним приказ.
«Что ж, — решил Гай Кассий. — По крайней мере, быстрая смерть сократит страдания несчастных».
— Выполняйте приказ, —
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121