Выше того
места, где мы стояли, метрах в двухстах, я увидел каменный шатер с темным
входным отверстием внизу и устремился к нему, не отпуская Ирининой руки.
Ирина запнулась и упала. Поднимая ее, я оглянулся. Мальгрем продолжал
сражаться, не подпуская рвущихся к нам нибов. Он возвышался великаном на
каменной плите, палица взлетала и опускалась, он поворачивал то вправо, то
влево, и каждому взмаху палицы отвечал визг ниба. Швед что-то яростно
орал, чуть ли не перекрывая гул толпы. Он весь был охвачен мрачным
ликованием боя. Так, вероятно, его древние скандинавские предки в
сражениях свирепо орали и пели, отбиваясь и нападая, пока их самих не
повергали наземь.
- Штилике, я не могу идти! - донесся до меня рыдающий шепот Ирины. -
Я сломала ногу!
Схватив Ирину на руки, я побежал наверх. И тут из леса выскочила
группа нибов. Им удалось обойти Мальгрема, не ввязываясь в драку, и они
устремились за нами. Кто-то ударил палицей меня по голове, я зашатался и
выронил Ирину. Увернувшись от нового удара, я пнул ногой нападавшего ниба.
Он покатился вниз, жалобно гудя. Конечно, я был гораздо сильней любого из
них, а их было не так много, чтобы справиться со мной. Я не схватил
брошенной палицы, не орал свирепо и победно, как Мальгрем, я дрался руками
и ногами. И, разогнав наседавших нибов - кто в панике удрал, кто катался
по склону, пронзительно гудя, - я кинулся поднимать Ирину. Она была без
памяти, по лицу - видимо, от удара палицей - прозмеилась узенькая полоска
крови. Я потряс ее, она не открыла глаза. Тогда я снова побежал наверх с
ней на руках. Никто больше не преследовал нас. Я внес Ирину внутрь шатра,
положил ее на пол и выскочил наружу, чтобы посмотреть, что с Мальгремом.
Мальгрем отступал. Он медленно двигался спиной на меня, палица в его
руках вздымалась и опускалась. Он отходил по всем правилам старинного боя
- не бежал в панике, а свирепо огрызался. И он пел, громко и грозно пел
какой-то боевой гимн. Я оглянулся: не подкрадывается ли кто к убежищу, где
я спрятал Ирину? Поблизости были только те нибы, что наседали толпой на
Мальгрема. Я поспешил к нему. Спустя минуту вокруг нас не было ни одного
врага. В ужасе смотрел я на Мальгрема. Окровавленный, с заплывшим правым
глазом, с повисшей левой рукой, он еле держался на ногах. Но ожесточение
боя еще не угасло в нем, он не бросил палицу и, повернувшись к убежищу,
высматривал зрячим глазом, не схоронился ли где несраженный ниб. Потом он
прислушался к нагрудному передатчику и хрипло сказал:
- Мои сотрудники спешат с оружием. Этим поганцам придется худо, если
они опять нападут. - Только после этого он спросил: - Что с Ириной,
Штилике?
- Она без сознания. Ее нужно перенести на станцию.
Сильно хромая, опираясь на палицу, как на палку, Мальгрем тащился за
мной к каменному шатру. Я вынес Ирину на воздух. Мальгрем встал на колени,
всмотрелся в бледное лицо Ирины, пощупал здоровой рукой ее пульс, потом
хмуро сказал:
- Боюсь, дело хуже, чем простая потеря сознания.
Из леса выбежали сотрудники станции. Я поднял и понес неподвижную
Ирину, рядом ковылял Мальгрем, сотрудники станции охраняли нас. Нибов
нигде не было видно. Мы прошли через площадь, обогнули горн. Камни
погасали, белокалильный жар превратился в темно-вишневый, но огненное
дыхание еще струилось над костром. Мальгрем все тяжелей передвигался, даже
палица не помогала держаться прямо. Одна нога была основательно
покалечена, вторая от многочисленных ушибов плохо сгибалась. Он сказал с
кривой усмешкой:
- В пылу сражения раны как-то не ощущались, но сейчас придется
подумать о костылях.
На станции Ирину внесли в больничную палату. Врач долго выслушивал ее
сердце, смотрел показания приборов, приставленных к ее телу. Я нервничал.
Мне думалось, что неплохо бы проявить побольше оперативности, чем
переносить датчики аппаратов с одного места на другое. Мальгрем зашел в
палату забинтованный, уже не с палицей, а с палкой, левая рука висела на
перевязи.
- У нее повреждение мозга, Роберт, - сказал врач Мальгрему. -
Состояние грозное. Нужно немедленно лететь на Платею, здесь ни за что не
поручусь.
Мальгрем посмотрел на меня, я сказал:
- Срочно подготовьте планетолет. Я полечу с ней.
Мальгрем ушел. Врач остался в палате, временами он подходил к Ирине,
переставлял свои аппараты, делал инъекции. Я сел в сторонке, чтобы не
мешать. Ирина лежала неподвижная, с закрытыми глазами, очень бледная, так
страшно осунувшаяся, что мне на ум пришло старинное выражение: "Краше в
гроб кладут". "Гроба не будет, - оборвал я себя, - Клиника в Платее не
хуже земных, сейчас люди не умирают от сотрясения мозга!" В ушах у меня
звучал голос Ирины, слова, которые я так и не расслышал. Я все вспоминал,
все вспоминал - как я потащил ее за руку, как она отбивалась, что-то со
слезами прокричала. Почему она отбивалась? О чем кричала? Может, ее
исподтишка ударили палицей, а я не заметил, не сумел отразить удар? Мысли
стали непереносимыми. Я спросил врача:
- Вы полетите с нами?
- Конечно, - ответил он, не отрывая глаз от Ирины.
В палату вошел широкоплечий парень. Вильям Петров, пилот того
планетолета, что доставил нас с Ириной на Ниобею. Он сказал, что
планетолет готов, надо собираться. Я ушел к себе взять вещи и документы.
По дороге меня перехватил Мальгрем.
- Понимаю ваше состояние, Штилике. - Сильно хромая, он вошел со мной
в мою комнату, - Но нужно решить важные дела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42