— Не хочется звать тебя ни «колдуном», ни «пленником», — покачал головой Мэт, — а кстати, как тебя зовут? — Увидев, что по лицу мусульманина пробежала тень, Мэт уточнил:
— Назови свое мирское имя, тайного можешь не называть.
— Ахмед, — неохотно выговорил колдун.
— Ну, вот видишь? Вот ты уже и отвечаешь на мои вопросы.
Ахмед побагровел от злости.
— Больше ни на один не отвечу, напичканный свининой неверный!
— Свинина — неплохая вещь, если хорошо зажарена, — возразил Мэт и крикнул одному из солдат:
— Стражник! Сбегай-ка на кухню и принеси ветчины, которую подавали вчера на ужин!
— Слушаюсь и повинуюсь, мой господин, — ухмыльнулся солдат.
Стражник развернулся на каблуках и убежал. Лоб колдуна покрылся испариной.
— Ты не сделаешь этого!
— Почему бы и нет? — пожал плечами Мэт. — Гостеприимство — наш долг в конце концов. Терпеть не могу, когда мой гость голоден!
— Ты — свинья!
— Поосторожнее! — посоветовал Ахмеду Мэт. — Тогда получается, что ты проповедуешь людоедство!
— Я никогда не съем ни кусочка этого грязного мяса!
— Не съешь так не съешь, — уступчиво проговорил Мэт. — Но оно коснется тебя.
Отец Мэта нахмурился.
— Сынок, — сказал он, — я прежде никогда не видел, чтобы ты был таким непреклонным.
— Я теперь рыцарь, отец. И могу добиваться того, чего хочу.
— Но какое неуважение к чужой религии!
— Это же гуманнее, чем пытки, разве нет?
— Ты не смог бы причинить мне большей боли, чем та, которую я испытаю, если ты вынудишь меня согрешить! — обвиняюще проговорил колдун.
— А я бы на твоем месте усомнился в этом, — посоветовал колдуну Мэт и обернулся к отцу:
— Скажи, как ты думаешь, что бы произошло, если бы ты потер лампу и повелел джинну сделать с его бывшим повелителем все, что тому захочется?
— Нет, ты не сможешь совершить такую жестокость! — вскричала Химена.
— Да, не сможешь, — поддержал жену Рамон.
— Вот видишь? — Мэт пристально смотрел на колдуна. — Согрешить гораздо проще и приятнее, чем схлопотать от бывшего раба. Но еще приятнее согрешить по собственной воле, а не по принуждению.
— Я никогда не поступал вопреки своей совести!
— Почему же совесть не мешает тебе иметь джинна-раба и покорять христиан?
— Все, что делается для истинной веры, — не грех!
Мэт оглянулся на отца:
— Знаешь, когда я слышу такое от верующего, мне кажется, что тем самым он оправдывает нарушение самых главных заповедей своей собственной религии.
Рамон печально кивнул:
— Запреты на убийство и грабеж. Но, я надеюсь, ты не думаешь, что цель оправдывает средства?
— Иногда — думаю. — И Мэт подмигнул отцу так, чтобы колдун этого не заметил.
Тут появился стражник со свиной костью, на которой еще осталось немного копченого мяса.
— Я вот подумал, господин, может, вы пожелаете его отдубасить такой дубинкой?
— Неплохая мысль, — похвалил стражника Мэт, взял кость и протянул ее колдуну:
— Отведай кусочек.
— Никогда! — брызгая слюной, прокричал Ахмед.
— «Никогда» — это очень сильно сказано, — вздохнул Мэт и, размахивая костью, пропел:
Три кусо-чи-ка свининки
Для тебя я, гость родной, припас!
Съешь хотя бы половинку,
А не то обижусь я сейчас.
Не осталось, жалко, осетринки
В королевских погребах,
Но от запаха свининки
Вижу слюнки на твоих губах!
И точно: у колдуна потекли слюни.
— Какой злобной магией ты воздействуешь на меня? — возопил Ахмед.
— Нехитрой, — заверил его Мэт. — Эта магия знакома каждому повару, расхваливающему свое блюдо. А ты и не думал, что свинина так хороша, верно?
От мяса шел такой аппетитный аромат, что Ахмед судорожно сглотнул.
— Это нечестно! — в отчаянии закричал он. — Ты заставляешь меня жаждать запрещенной пищи!
— Да что ты? А у нас это вовсе не грешно. — Мэт обернулся к стражнику и распорядился:
— Разведи-ка огонь. Надо немного подогреть мясо — пусть Ахмед почувствует, как оно пахнет по-настоящему.
Стражник ухмыльнулся и крикнул конюшему:
— Эй, притащи-ка соломы и хвороста!
— Ты самый жестокий палач на свете! — выл Ахмед. — Другие руки выкручивают, а ты мне душу наизнанку выворачиваешь!
— Не желаешь ли запить ветчинку вином? — Мэт взмахнул рукой стражнику, разводившему огонь. Тот кивнул подбежавшему конюшему, и конюший бегом помчался к кухням.
— Ты знаешь, что и вино мне запрещено! Я никогда не изопью вина!
— А есть мусульмане, которые очень даже себе это позволяют, — пожав плечами, заметил Мэт. — Вот уж не знаю, слыхал ли ты про Омара Хайяма, но стихи у него такие...
Выпей влаги хмельной, что кипит молода,
Что весельем сердца наполняет всегда,
Пусть она обжигает порою, как пламя,
Но уносит тоску, как живая вода.
Заболел я и дал воздержанья зарок.
Пуст мой кубок, но я лишь сильней занемог.
Унесите лекарства; в них зло и отрава,
Дайте мне исцеляющей влаги глоток.
Лишь лучистое утро заглянет в окно
Пусть прозрачные кубки наполнит вино.
Люди горькой отравой вино называют,
Но прибежище истины тоже оно.
— Как же это возможно! — вскричал Ахмед. — Теперь я жажду вина, о котором ты говоришь, но ведь я никогда его не пробовал!
— Может быть, оно и не так хорошо, каким ты его себе представляешь, вздохнул Мэт. — Но с кем не бывает?
Стражник взял у Мэта кость с остатками мяса и поднес ее к небольшому костру. В воздухе распространился аппетитный запах.
— Ты жестоко пожалеешь о том, что соблазнил одного из правоверных, прислужник Шайтана! — воскликнул Ахмед. — Что ж, соблазняй мою душу! Найробус и его помощники дадут моим соратникам вдоволь сил, чтобы они смогли отправить тебя в адское пламя — такое же жаркое, как то, в какое ты посылаешь меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123