— Они оставляют здесь людей! — воскликнула Химена. — Они настолько уверены в победе, что даже не заботятся об отступлении!
— Нет, миледи, — покачал головой сэр Жильбер. — Они и мысли не допускают об отступлении. Корабли возвращаются в Марокко за подкреплением. Мавры или завоюют Бордестанг, или погибнут.
* * *
Рамон доел похлебку из вяленой говядины и, вздохнув, вытер миску.
— Что ж, питательно...
— Но маловато? — пожал плечами Мэт. — Извини за скудость меню. Жаль, но дичи в здешних лесах немного. — Слишком много беженцев, хотя до границы еще далеко?
— Скорее это связано с издержками путешествия в компании с драконом, сказал Мэт. — Но подумай, насколько медленнее мы бы передвигались без него.
— Ты лучше подумай, насколько быстрее мы бы передвигались, — проворчал Стегоман, — если бы мне не приходилось идти на посадку всякий раз, когда воздух тебе кажется жарким или ты замечаешь малейшее завихрение.
— Да, но кто знает скольких джиннов мы избежали таким образом? — возразил Мэт. — К тому же мы одолели половину пути до Пиренеев, а это совсем неплохо для одного дня.
— Тебе виднее, — буркнул Стегоман.
— Это точно. А что ты такой злой? Не наелся, что ли?
— Не-а, — покачал головой Стегоман. — Тот самец косули, которого я ухватил, спикировав на него, оказался тощим.
— Слушай, я же тебе говорил, что будет вкуснее, если я его хоть немного обжарю, — возразил Мэт. — Несколько раз крутануть, его над хорошим огнем, и...
— И он бы стал окончательно несъедобным, — закончил за Мэта дракон. — Жареная косуля? Отвратительно!
— Я с тобой согласен, — кивнул Рамон, домывая миску. — Я тоже люблю недожаренные бифштексы.
— Уверяю, не настолько недожаренные, какими их любит Стегоман, — заверил отца Мэт. — Я-то знаю, что имею в виду, когда говорю официантке «в меру зажарить», но Стегоман понимает слово «недожаренный» буквально.
— Ему надо, чтобы бифштексы мычали, — улыбнулся Рамон.
— Я понял шутку, но Стегоман жалуется не на еду, — вздохнул Мэт. — Он просто нервничает из-за того, что мы слишком медленно продвигаемся к цели.
— Нервничает? Я, конечно, не слишком хорошо осведомлен по части средневековых путешествий, но он везет нас куда быстрее любого коня!
— Амахди подождет. — Мэт сполоснул свою миску и убрал ее в мешок. — То есть, конечно, если он не движется нам навстречу. Папа, ты одеяло прихватил? Сейчас самое начало весны, и ночи тут холодные.
— Одеяло? У меня его нет! — проговорил кто-то хрипловатым контральто, от которого мужские гормоны мгновенно разбушевались. — Поделишься со мной?
Мэт вскочил на ноги, узнав голос единственного противника, которого не желал бы встретить лежа. Медленно развернувшись, он вымученно улыбнулся.
— О, Лакшми, это ты! Как мило!
— Как только пала ночь, я вспомнила о тебе, — улыбнулась джинна. Она снова приняла размеры обычной женщины и прямо-таки излучала желание. — Когда ночь приносит прохладу, все создания прижимаются друг к другу, дабы сохранить тепло.
— Ну... не так уж сейчас холодно — хватит и одеяла, чтобы согреться, возразил Мэт и демонстративно вытащил из мешка одеяло. — Видишь? Хорошее, теплое, плотное.
— Я тоже умею согревать, — заметила Лакшми. — Хочешь, покажу? — и прижалась к Мэту.
У Мэта пересохло в горле. Он с трудом сглотнул.
— Послушай... я же тебе сказал, что ты вольна отправляться, куда пожелаешь!
— Я и отправилась, — кивнула джинна. От джинны исходила такая мощная чувственность, что Мэт позабыл бы обо всем на свете, если бы его не спасла мысль об Алисанде.
— Мне нестерпимо трудно сказать тебе «нет», ты просто не представляешь, насколько нестерпимо! Но я женат, бесповоротно женат!
— Бесповоротно? — переспросила джинна, вздернув брови. — Можно или быть женатым, или не быть. При чем тут «бесповоротно»?
— А-а-а-а-а. — Мэт отчаянно пытался подобрать нужные слова. — Тут, понимаешь ли, все зависит от того, насколько сильно любишь, и еще — есть ли у тебя дети.
— Неужели детеныши столь крепкой печатью соединяют брачные узы?
— Да, — вмешался Рамон. — Когда мужчина любит детей. И чем больше тех, кого он любит, тем больше он им предан и тем больше хочет, чтобы все осталось как есть.
— Ну а ты? — прищурилась джинна, внезапно сменив объект своих чар. Мэт облегченно вздохнул. — Твой детеныш уже взрослый. Он покинул твой дом. Теперь ты должен быть женат не так уж бесповоротно.
Казалось, Рамон совсем не нервничает. Он спокойно улыбнулся, и в глазах его блеснул лукавый огонек.
— О, но мы с женой двадцать лет делили все радости и горести, пока растили нашего сына, и наша любовь за эти годы окрепла и стала еще сильнее, чем была. А ведь когда мы поженились, любовь была сильна, мы и не гадали, что она может стать еще сильнее.
— Да, но проверяли ли вы когда-нибудь прочность вашей любви? — вопросила Лакшми и шагнула к Рамону.
— Несколько раз. — Рамон смело шагнул навстречу джинне. Глаза его сверкали. — Наша любовь все выдержала.
— А может быть, тебе хотелось хоть иногда, чтобы она не выдержала? — спросила джинна, тяжело дыша. Она стояла совсем рядом с Рамоном.
Мэт был ранен в самое сердце. Он смотрел на отца широко открытыми глазами.
Отец впадал в соблазн? Когда уже он, Мэт, появился у них с мамой?
— Я никогда не помышлял о том, чтобы наша связь с женой ослабла, — заверил Лакшми Рамон.
— Но ты желал других женщин, — возразила джинна.
— Желать — не значит любить, прекрасная дама, — парировал Рамон. — Желание само по себе не связывает людей друг с другом. Как только оно удовлетворено, оно само разрывает ту хрупкую связь, которая образовалась из-за него.
Лакшми отступила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123