Было жарко, но ледяные иголочки медленно опускались по спине. Откуда, каким дьявольским образом Миша мог про это узнать?
— Попробуй вот это пирожное, Стив. — Скрипучим голосом произнесла мама астронавта. — С твоим любимым шоколадным кремом.
6.
Когда нас распределяли по лодкам, ребят покрепче разбросали для укрепления слабых экипажей. Леху определили к двум бабам более чем среднего возраста, а мной доукомплектовали жизнерадостную тётку в физкультурных штанах с красными лампасами, из безнадёжной провинции.
— Саша, я из Москвы, студент, — представился я.
— Нина Петровна, — энергично взвизгнула тётка. — Учительница я, деток физкультуре обучаю. А вот в Москве не бывала ещё. Надо проведать, столица все-таки… Я, так, Саша, понимаю, что мы с тобой будем гребцы, — шепнула мне на ухо Нина Петровна. — А вот от этого ханурика толку мало выйдет.
От учительницы физкультуры пахло чесноком, разрушающимися зубами и здоровым спортивным потом.
Третьим членом экипажа был странного вида парень. Мише можно было дать лет двадцать восемь — тридцать. Он был ужасно, патологически худ, кожа его, белая с жёлто-синеватым оттенком, как у бройлерного цыплёнка, лицо с веснушками, глаза, изолированные от окружающего мира очками с толстыми линзами, все это вызывало жалость и почему-то брезгливость.
— Мм-миша, — я понял, почему Нина Петровна прозвала его хануриком. — Миша заикался, шмыгал носом, и пару раз дёрнул шеей. Глаза косили, на щеках его завивались колечками странные бакенбарды, переходившие в белесый пух на щеках.
— Саша, студент.
— Я тоже вечный студ..дент. Считайте, что я в самовольной ака… Ака… Акаддд…
— Академке?
— Вся наша жизнь — это акад..демический отпуск от самих себя…
Миша застревал на согласных.
— Ничего не понял, — смутился я. — Ты о чем, Миша?
— Потому что, от себя не уйти.
— Ааа, — глубокомысленно промычал я. — Ну да, в каком-то смысле…
— Вот я смотрю на нас, и понимаю: все — хорошо забытое старое. Мы бессмысленно копошимся, голоса наши затухают, река течёт, и нет ничего нового под солнцем.
Заикание внезапно исчезло, будто его и не было никогда.
— Так, Эклезиаста я ещё в раннем детстве читал, — отпарировал я. — Нас этим не проймёшь. Предлагаю завязывать с мрачными мыслями, зачерпывать воду вёслами и плыть против течения.
— Саша, нам хорошо было бы поговорить в приятном уединении джентльменов, — Миша нервно дёрнул шеей и лицо его порозовело. — Мне кажется, что мы с вами найдём об… Обб. Щий. Язык.
Мне показалось, что Мишино заикание было связано с нервными подёргиваниями шеи. Впрочем, я мог ошибаться.
— Миша, извините, да вас бы Стенька Разин выкинул за борт, что вы болтаете, хуже, чем татарская княжна! — Третий член экипажа боролся со встречным течением. — Загребайте, нас на плёс сносит.
— Княжна была персидской, кстати, моей любимой праб-ба-бббушкой. — Передёрнулся Миша. — Её звали Арина Родионовна Пушкина.
— Господи, святы, попался же! — Перекрестилась учительница физкультуры. Стыдно, молодые люди, а ведь Ленина в институте изучаете.
— Нет, я решительно балдею, — заика расплылся счастливой улыбкой.
7.
— Мы пов-повторяем типичную ошибку челове-веческих существ. — Миша был освобождён от гребли, и назначен вперёдсмотрящим. — Правее бы чуточку.
— Какую ошибку, Миша? — я вытащил левое весло из воды.
— Я все пытаюсь найти хоть какой-нибудь смысл в происходящем… В происшедшем и в бу— бу— дущем. — Миша выгибал худую шею, и внутри его тела что-то отрывисто щёлкало. — Если задуматься, куда и зачем мы плывём?
— То есть? — я удивился. — Отдыхаем мы. Поход у нас, туристический. Путёвка.
— Мы плывём из прошлого в будущее. А зачем уставать, если мы отдыхаем? — Миша прижал голову к плечу, что-то внутри у него хрустнуло, и мне стало не по себе. — Не проще ли отдохнуть, если мы устаём? Плыть по течению.
— Это все потому, что молодёжь в городах избаловалась, — поджала губы Нина Петровна. И, по моим наблюдениям, чем ближе к столице, тем распущеннее молодые люди и девушки, идеи к ним в голову лезут вредные, и вообще, безобразие сплошное. Вы, Миша, не обижайтесь, но странные какие-то вещи говорите. Столько всего народ наш перенёс — и войну, и разруху. Только жизнь кое-как налаживаться начала, а вам, опять все не так. Вот у меня дочка, пошла в техникум…
— Я же ззз… Знаю, что сейчас будет. Вот в чем проблема. Я все заранее знаю. Не хочу, но чувствую. Я с ума от этого сойду, честное слово.
— Миша, успокойся — Мне было неловко.
— Сейчас опять подойдёт град, и потом ещё один смерч будет. Может деревья повалить… Нам бы к берегу пристать.
— Миша, над нами солнышко. Никакого града не случится, максимум — летний дождик. И мы замечательно приплывём на стоянку, заварим чай в котелке, а завтра утром, ну или вечером, я поймаю здоровенного сома на донку, и все это ерунда, и полная чепуха.
— Ну, плывите, пп— Пплывите… Я здесь вообще никакой роли не играю. Психическое поле. Мыльный п-п-пузырь.
— Вот видите, — Нина Петровна была возмущена. — Пузырь… Ему в психушку надо, — зашептала она мне на ухо чесночной струёй, а их на турбазы пускают. А вдруг этот типчик буйный? Да где это видано, чтобы подобные представители отдых нормальным отдыхающим портили?
— Я ведь слышу все, Нина Петровна, — проскрипел Миша. — Пожалуйста, не гребите с таким китайским усердием, осушите весла… И вообще, Мементо мори.
— Сами вы, извините за дурное слово, китаец, и этот ваш Мори…— обиделась физкультурница и начала мне подмигивать. Она явно искала сочувствия и намекала на то, что Миша болен головой.
Пошёл град, вначале мелкий, потом с голубиное яйцо.
1 2 3 4 5 6 7 8