Поэтому я просто обрадовался находке. Шкуру на брюхе я
превратил в водостойкие и огнестойкие листы, бока и спина пошли на
черепицу. Позже я обнаружил много способов использовать и кости.

Оба мы преподавали как дома, так и вне его. Наверное, дети наши
получили странное образование. Но на Новых Началах девушку, умеющую
сделать удобное и красивое седло из шкуры мертвого мула, решить в уме
квадратное уравнение, точно стрелять из ружья или лука, приготовить легкий
и вкусный омлет, читать наизусть Шекспира, зарезать свинью и вылечить
свинью, нельзя было назвать невежественной. Кроме этого все наши девчонки
и мальчишки умели делать и многое другое. Вынужден признаться: они
разговаривали на достаточно сочном английском, особенно после того, как
организовали театр "Новый Глобус" и одну за другой ставили пьесы старины
Билла. Конечно, они имели неточное представление о культуре и истории
старой Земли, но, по-моему, это их не задевало. Мы располагали несколькими
книгами в переплете - в основном это были справочники - да дюжиной с
небольшим развлекательных книг, зачитанных до смерти. Наши ребята не
видели ничего странного в том, что учиться читать им приходилось по "Как
вам это понравится" [пьеса В.Шекспира]. Никто не говорил им, что пьеса для
них слишком сложна, и они пожирали ее, обнаруживая "языки у деревьев,
книги в бегущих ручьях, молитвы в камнях и добро в каждой вещи". И никто
не находил странным, когда пятилетняя девочка говорила стихами, изящно
декламируя сложный текст. Я решительно предпочитал Шекспира различным
поэтическим новшествам типа разных там "Боэбоби... гзигзи-гзэо".
Вторыми по популярности после книг Шекспира (и первыми, когда Дора в
очередной раз начинала полнеть) шли мои медицинские книжки: по анатомии,
гинекологии и акушерству. Любые роды были событием - котята, поросята,
жеребята, щенки, ягнята, - но рождение очередного ребенка Доры всегда было
суперсобытием. И на той иллюстрации, где изображалась мать с ребенком в
разрезе, всякий раз появлялись новые отпечатки пальцев. В конце концов эту
картинку и несколько других, иллюстрирующих нормальный ход родов, пришлось
вырвать и повесить на стену, чтобы спасти книги. После этого я объявил,
что желающие могут изучать картинки в свое удовольствие, но запретил их
трогать, пригрозив трепкой. После чего, приводя угрозу в исполнение, я был
вынужден отшлепать Изольду. Экзекуция причинила куда больше вреда
старенькому отцу, чем младенческой попке. Впрочем, девчонка помогала мне
сохранить лицо, сопровождая слабое похлопывание громкими воплями и
слезами.
Мои медицинские книги произвели один странный эффект. Наши дети с
детства знали английские термины, описывающие анатомию и функции
человеческого организма. Элен Мейбери никогда не прибегала к сленгу,
разговаривая с беби Дорой, Дора тоже всегда разговаривала с детьми
корректно. Но чтение моих книг ввергло их в интеллектуальный снобизм, и
сложные латинские слова просто очаровывали их. Если я, как обычно, говорил
"матка", то какой-нибудь шестилетка, непременно невозмутимо информировал
меня, что в книге написано "утерус". Или же в дом врывалась Ундина,
извещая всех, что козел Борода "копулирует" с Шелковинкой. Ребята тут же
бросались к козам, чтобы понаблюдать за процессом. Обычно лет в
четырнадцать-пятнадцать они избавлялись от этой ерунды и вновь начинали
говорить на обычном английском, как и их родители. Впрочем, полагаю, вреда
от этого не было.
То, что наши отношения не интересовали детей, как отношения животных,
понемногу вошло у них в привычку. Дору, по-моему, не очень беспокоили
случавшиеся иногда нарушения нашего уединения, потому что остаться вдвоем
становилось все сложнее и сложнее. Лет через двенадцать или тринадцать
после того, как мы пришли в долину, я наконец выстроил большой дом. Такое
долгое строительство объяснялось тем, что я лишь время от времени уделял
ему внимание. Мы переселились в еще не законченное сооружение, потому что
в старом уже не помещались, да и очередной младенец (Джинни) уже находился
на пути в этот мир.
Отсутствие уединения Дору не волновало, потому что ее милое
сладострастие было целомудренным. На мне же оставило отпечаток то
общество, в котором я вырос, - общество, свихнувшееся на всем, а на этом
особенно. Дора во многом помогла мне исцелиться, но я так и не сумел
достигнуть ее ангельской невинности.
Невинностью я именую не детское невежество - я говорю об истинной
невинности умной, опытной взрослой женщины, не таящей в себе зла. Дора
была столь же прямодушна, сколь и чиста. Она знала, что за поступки надо
отвечать. Она понимала, что "вместе со шкурой слезет и хвост", что "нельзя
быть немножко беременной" и что, вешая человека медленно, мы не оказываем
ему любезность. Трудные решения она принимала без колебаний, беря на себя
всю тяжесть последствий, если решение оказывалось ошибочным. Она могла
извиниться и перед ребенком, и перед мулом. Но это случалось редко,
поскольку честность редко позволяла ей сделать ошибку.
Оступаясь, она не занималась самобичеванием, а исправляла ошибки,
училась на них и особенно не сокрушалась по их поводу.
Должно быть, эти качества были врожденными: что-то, наверное,
добавила и Элен Мейбери, которая воспитывала ее. Элен Мейбери была
женщиной разумной и чувствительной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246