Страж повернулся к нам мальчишески красивым лицом со шрамами на месте одного трехцветно-голубого глаза.
– Пей, и узнаем, много ли осталось от того тебя, – или не пей и оставайся тенью и предметом шуток.
– Посмешищем, – сказал Аблойк.
Рис кивнул и подошел к нам. Белые кудри спадали ему до пояса, одевая самое мускулистое тело в королевской страже. Правда, онбыл и самым низеньким из стражей – чистокровный сидхе всего в пять футов шесть дюймов ростом, неслыханное дело.
– Что тебе терять?
– Я должен попытаться. Должен взять себя в руки. – Аблойк смотрел Рису в Глаза так же пристально, как только что смотрел на меня, – словно от того, что мы скажем, зависело все на свете.
– Если тебе только и нужно, что очередная бутылка или пакетик порошка, – отступи. Отойди в сторону и уступи кубок другому.
Лицо Аблойка исказилось страданием.
– Это мой кубок. Честь меня прежнего.
– Бог не назвал твое имя, Эйб, – напомнил Рис. – Он велел ей передать кубок, но не сказал кому.
– Но он мой!
– Только если ты era примешь. – Рис говорил тихо, хоть и отчетливо, и с таким участием, словно страхи Эйба были ему понятны много лучше, чем мне.
– Он мой, – повторил Эйб.
– Так пей, – сказал Рис. – Пей и будь весел.
– Пей и будь проклят, – огрызнулся Эйб.
Рис тронул его за руку.
– Нет, Эйб. Повтори и попытайся поверить: "Пей и будь весел". Я чаще, чем ты, видел, как возвращались к силе. Твое отношение на это влияет или может повлиять.
Аблойк шагнул назад, но я поднялась с кровати и встала перед ним.
– Ты все сохранишь, чему научился за долгие годы печали, но вернешься к себе. Станешь прежним собой, но старше и мудрее. Дорогой ценой доставшаяся мудрость зря не пропадет.
Он поглядел на меня такими темными, такими прозрачными глазами:
– Ты велишь мне пить?
Я помотала головой.
– Нет. Я хочу, чтобы ты отпил из кубка, но решить должен ты сам.
– Ты мне не приказываешь?
Я опять покачала головой.
– У принцессы весьма американские представления о свободной воле, – заметил Рис.
– Считаю комплиментом, – сказала я.
– Но... – выговорил Эйб.
– Да, – подтвердил Рис. – Это значит, что все зависит только от тебя. Твой выбор. Твоя судьба. Все в твоих руках. Хватит веревки, чтобы повеситься, как говорят.
– Или чтобы спастись, – добавил Дойл, тоже подходя к нам – высокая тень рядом с белоснежным Рисом. Мы с Аблойком стояли между черным и белым. Рис когда-то звался Кромм Круах, он был богом смерти и жизни. А Дойл, главный убийца на службе королевы, был прежде богом-целителем Ноденсом. Два бога стояли рядом с нами, а когда я подняла взгляд к Аблойку – в глазах у него мелькнула смутная тень, тень того, чье лицо показалось на миг под капюшоном плаща на том холме.
Аблойк поднял кубок – прямо в моих ладонях. Мы подняли кубок вместе, и страж нагнул голову. Губы долю мгновения помедлили у края кубка, и Аблойк сделал глоток.
Он запрокидывал кубок все больше, так что упал под конец на колени – но не вынул его из моих рук, – и осушил кубок одним долгим глотком.
Запрокинув голову и закрыв глаза, стоял он на коленях. Спина у него выгнулась, и Аблойк лег на лопатки в море собственных полосатых волос, но ноги не распрямил. Он лежал несколько секунд совершенно неподвижно, и я испугалась. Я ждала, чтобы он пошевелился. Я ждала, чтобы он задышал – но он не дышал.
Страж был похож на спящего, только ноги неестественно подвернуты. В такой позе не спят. Лицо у него разгладилось, и я вдруг осознала, что у Эйба – одного из очень немногих сидхе – были тревожные морщины у глаз и губ. Во сне морщины исчезли. Если, конечно, это был сон.
Я опустилась на пол рядом с ним, так и держа кубок. Наклонившись, я тронула его лицо. Никакой реакции. Я погладила его по щеке и прошептала:
– Аблойк...
Глаза вдруг распахнулись, и я ахнула от неожиданности. Он схватил меня за руку – ту, что я прижала к его щеке, – а второй рукой обвил мою талию. Он сел, а может, встал на колени одним сильным движением, сграбастав меня в охапку. Он засмеялся – и уже не тем призрачным смехом, отзвуком того, что звучал в моем сне. Его смех залил все вокруг, и все рассмеялись с ним вместе. Вся комната звенела веселым мужским смехом.
И я смеялась с ним – с ними со всеми. Нельзя было не рассмеяться при виде такой откровенной радости. Аблойк наклонился, преодолев последние дюймы расстояния между нашими губами. Я знала, что он хочет меня поцеловать, и хотела того же. Хотела, чтобы его смех звучал во мне.
Губы прижались к моим. Стражи вокруг заорали что-то громкое, веселое и грубоватое – и очень мужское. По нижней губе легонько пробежал язык, и я приоткрыла губы. Он вонзился мне в рот, мгновенно заполнив его ароматом, вкусом яблок и хмельного меда. Нет, кубок не просто был символом Аблойка. Он сам и был кубком – или его содержимым. Он проталкивал язык все глубже, так что мне пришлось широко открыть рот, чтобы не задохнуться. И казалось, будто я глотаю густой, золотистый хмельной мед. Он был кубком, опьяняющим кубком.
Он уже накрыл меня своим телом, но не мог ни целовать меня как прежде, ни вжаться в мою наготу. Слишком высокий – а я слишком маленькая. Он вжимал меня в меховой ковер, устилавший каменный пол, и мех щекотал мне спину, словно лаская меня вместе с Аблойком, превращая каждое его движение в изысканную ласку.
Кожа у нас обоих начала светиться, словно мы проглотили луну в самый разгар ее зрелой полноты, и лунный свет лился сквозь наши тела. Белые пряди в волосах стража окрасились неоново-голубым сиянием, и только серые глаза оставались почему-то темными. Я знала, что мои глаза сияют, все три кольца – травяно-зеленое, светло-нефритовое и горяще-золотое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10