Дюмар остался сидеть, но у него тоже стекала кровь из пореза, очень похожего на мой. Он стер ее, все так же улыбаясь.– Оружие вам не понадобится, – сказал он.– Вы злоупотребили моим гостеприимством, – произнес Жан-Клод, наполнив комнату шипящим эхом.– Мне нечего сказать в свое оправдание, – ответил Сабин. – Но я не хотел этого делать. Мне приходится применять столько силы, только чтобы не рассыпаться, что я ее не могу контролировать, как раньше.Я медленно отступила от стены, не опуская оружие. Мне хотелось видеть лицо Жан-Клода. Интересно, сильно он ранен? Я обогнула стол, глянула краем глаза. Лицо его было нетронуто, безупречно, сияло матовым перламутром.Он поднял руку – по ней все еще стекала струйка крови.– Это не была случайность.– Выйдите на свет, мой друг, – предложил Дюмар. – Необходимо дать им посмотреть, иначе они не поймут.– Я не хочу, чтобы меня видели.– Еще немного – и я могу рассердиться, – сказал Жан-Клод.– И я, – добавила я.Я надеялась, что очень скоро смогу либо застрелить Сабина, либо убрать пистолет. Долго мне так не простоять. Руки начинают ходить.Сабин скользнул к столу. Черный плащ у его ног – как озеро тьмы. Вампиры все грациозны, но это было смешно. Я поняла, что он вообще не идет – левитирует внутри своего черного плаща.Его сила пролилась на мою кожу, как ледяная вода. Руки вдруг снова обрели твердость. Ничто так не обостряет восприятие, как приближение многосотлетнего вампира.Сабин остановился с той стороны стола. Он распространял силу просто чтобы перемещаться, чтобы находиться здесь, подобно акуле, которая должна двигаться – иначе задохнется.Жан-Клод проплыл мимо меня. Его сила танцевала у меня по коже. Он остановился почти на расстоянии прикосновения другого вампира.– Что с тобой случилось, Сабин?Сабин стоял на краю освещенного круга. Лампа должна была бы бросать свет под его капюшон, но не бросала. Изнутри в капюшоне было темно, гладко и пусто, как в пещере.И голос раздался из ниоткуда.– Любовь, Жан-Клод, вот что со мной случилось. У моей любимой проснулась совесть. Она сказала, что нехорошо питаться людьми. Ведь все мы когда-то тоже были людьми. Ради нее я пытался пить консервированную кровь. Пробовал кровь животных. Но этого было мало, чтобы поддержать нежизнь во мне.Я вгляделась во тьму. Я все еще держала его на прицеле, но начинала чувствовать себя глупо. Сабин пистолета совершенно не боялся, и это нервировало. Может быть, ему просто все равно, и это тоже нервировало.– Значит, она уговорила вас на вегетарианство, – сказала я. – Отлично. Но по виду не скажешь, что вы сильно ослабели.Он рассмеялся, и тени под его капюшоном медленно растаяли, будто поднялся занавес. Неуловимым движением Сабин отбросил капюшон.Я не вскрикнула, но невольно ахнула и шагнула назад. Не смогла сдержаться. Поймав себя на этом, я заставила себя сделать тот же шаг вперед и поглядеть ему в глаза. Не отворачиваясь.Волосы у него были густые, прямые, золотые, сияющим водопадом лившиеся на плечи. Но кожа... кожа гнила и отваливалась от лица. Как проказа на поздней стадии, только хуже. Озера гноя под гангренозной кожей, и вонять это должно было до небес. А другая половина лица сохраняла красоту. Лицо из тех, что средневековые художники выбирали для херувимов – золотое совершенство. Хрустальный синий глаз ворочался в гниющей орбите и грозил вот-вот вытечь на щеку. Второй, нетронутый, смотрел мне в лицо.– Вы можете убрать ваш пистолет, ma petite, – сказал Жан-Клод. – Это же, в конце концов, был несчастный случай.Я опустила браунинг, но не убрала. Куда больше потребовалось сил, чтобы спокойно спросить:– Это случилось потому, что вы перестали питаться от людей?– Мы так думаем, – ответил Дюмар.Я оторвала взгляд от изуродованного лица Сабина и поглядела на Доминика.– И вы думаете, я здесь могу помочь? – спросила я с неприкрытым сомнением.– Я слышал в Европе о вашей репутации. Не надо ложной скромности, миз Блейк. Среди тех из нас, кто обращает на это внимание, вы пользуетесь определенной известностью.Хм, известностью. Не славой.– Уберите пистолет, ma petite. Весь выпендреж – пользуясь вашим американским словом – на сегодня закончился. Я верно говорю, Сабин?– Боюсь, что так. Все вышло очень неудачно.Я сунула браунинг в кобуру и покачала головой.– Я действительно не имею понятия, чем можно было бы вам помочь.– А если бы знали, помогли бы?Я поглядела на него и кивнула:– Да.– Несмотря на то что я – вампир, а вы – Истребитель вампиров?– Вы сделали в этой стране что-нибудь, за что следует убивать?Сабин засмеялся. Гниющая кожа натянулась, перетяжка лопнула с мокрым хлопком. Я не смогла не отвернуться.– Пока нет, миз Блейк, пока нет. – Лицо его стало серьезным, веселье исчезло. – Ты приучил себя к бесстрастию, Жан-Клод, но в твоих глазах я вижу ужас.У Жан-Клода кожа обрела обычную молочную белизну. Лицо его было прекрасно, совершенно, зато хотя бы перестало светиться. Он оставался красив, но красотой почти человеческой.– А разве это зрелище не стоит небольшого ужаса? – спросил он.Сабин улыбнулся – лучше бы он этого не делал. Мышцы на сгнившей стороне лица не работали, и рот искривился. Я невольно отвернулась, но все-таки заставила себя смотреть. Если он может существовать с таким лицом, я могу смотреть.– Значит, ты мне поможешь?– Я бы сделал это, если бы мог, но ты пришел просить Аниту. Пусть она тебе и ответит.– Итак, миз Блейк?– Я не знаю, чем вам помочь, – повторила я.– Вы понимаете, насколько ужасающе мое положение, миз Блейк? Ужас... Можете ли вы ощутить?– Вряд ли эта болезнь вас убьет, но она прогрессирует, если я правильно понимаю.– О да, она прогрессирует, и она очень вирулентна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19