Милка же в отличие от мамы настроена крайне негативно по отношению к идиотским деревяшкам и кускам камня. На беду, моя подруга суеверна и боится несчастий, которые способны приманить чужие боги.

— Что случилось? — спокойно поинтересовалась я, включая кофемашину.
— Ты обязана мне помочь, — заныла Мила.
В этой фразе вся художница. Не в ее привычках произносить слова «пожалуйста», «будь добра», «сделай одолжение». Нет, она высказывается более чем конкретно — «ты обязана».
— Иначе всем плохо придется! — стенала ничего не подозревавшая о мыслях хозяйки дома Милка.
— Давай ближе к делу, — улыбнулась я и поставила перед подругой чашечку с ароматным кофе.
— Робуста? — подергала носом гостья.
— Нет, арабика, — ответила я.
— Воняет дешевым кофе.
— Покупала дорогой сорт.
— Тебя обманули, всучили дерьмо, смешали зерна! — констатировала Мила. — А ты, как чукча, поверила. Помнишь Степку?
Я отвернулась к окну. Забыла сказать: Милка пять раз выходила замуж, но все ее браки не просуществовали и полгода. Милке на жизненном пути встречались вполне нормальные парни, но они не понимали, по какой причине, придя домой после напряженного трудового дня, должны становиться к плите, чтобы пожарить для просидевшей безвылазно в четырех стенах супруги картошку. Заявления Милки о руках художницы, которыми нельзя ничего держать, кроме кисти и палитры, сначала удивляли представителей сильного пола, потом злили, а затем подвигали на побег. В конце концов Милка, заперев свою квартиру, перебралась под крыло к маме и папе. Кстати, разведясь, она не порывала отношений с экс-мужьями — перезванивается с ними, поздравляет с днем рождения, Новым годом и так далее. Милка хороший друг, и лишь в качестве жены она абсолютно неудобоваримый вариант.
Первый супруг моей бывшей одноклассницы, Степа, был летчиком. Один раз он отправился на Чукотку, где в магазине среди вечной мерзлоты на полках обнаружил мешки с зернами кофе — жуткого дефицита по голодным постсоветским годам.
Степа робко спросил у продавщицы:
— Сколько даете в одни руки? Полкило взвесите?
— Хоть все забирай, — махнула рукой аборигенка. — Только совсем плохой крупа, испорченный. Нам с Большой земли впервые привезли. Что это такое, и не понять — не рис, не гречка, не пшено. И, похоже, оно стухло. Наши брали, пытались суп варить, кашу делать, горько получается, даже с маслом в рот не лезет.
Степан прибыл домой с двумя мешками первосортной арабики и с тех пор рассказывал эту историю всем гостям, ставя джезву на огонь.
— Ты хочешь поговорить о сортах кофе? — прищурилась я.
— Нет, конечно, — слегка обозлилась Милка. — Слушай, случилась беда…
Подруга, художественная натура, принялась рассказывать с присущей ей экспрессией. Милке свойственно гиперболизировать любую ситуацию: маленькая царапина у нее превращается в «разверстую, кровавую рану»; головная боль, самая обычная неприятность, — «режет пилой с огромными зубьями со страшной силой»; громкие голоса слегка подвыпивших соседей принимаются за «ужасающий скандал с мордобоем и пальбой из ракетных установок». Милка не врет, она так воспринимает ситуацию, поэтому все исходящее из ее уст следует смело делить на два, а то и на три.
— Есть такие мерзогадостные Велигжановы, — зачастила Мила, — Кирилл и Филипп, владельцы турбюро. Кирилл страстный коллекционер и постоянно затевает обмены с папой. Я его не знаю, но наслышана о нем. Так вот, Кирилл Велигжанов продал папе жутчайшую вещь! Ужасную! Опасную! Отвратительную!
— Колчан с отравленными стрелами? — предположила я.
— Хуже!
— Засушенную человеческую голову?
— Ой, фу! Нет, намного гаже!
— Что тогда? — заинтересовалась я.
На мой взгляд, маленькая, сморщенная, пугающе натуральная голова, которую дядя Антон приволок из Африки, наимерзейшее пополнение его коллекции. Когда ботаник продемонстрировал мне экспонат, я, забыв о приличиях, скачками понеслась в туалет. Даже быстрый шепоток тети Ани: «Вилочка, не переживай, Антошу снова надули, головенка ненастоящая, сувенир, умело изготовленный для туристов. Я ее изучила — глаза пластмассовые, а кожа совсем не человеческая» — не помог. Весь съеденный ужин оказался в унитазе, и я поклялась никогда не входить в музей Каркина, пока там экспонируется сей непотребный сувенирчик.
— Крокодил! — вытаращила глаза Милка.
— Живой? — подпрыгнула я.
— Нет! Дохлый!
— Господи, зачем Антону труп?
— Это не труп!
— Аллигатор все же живой? — вновь подпрыгнула я.
— Сказала ведь, умерший.
— Значит, труп.
— Нет, — упорно твердила Милка.
— Послушай, так не бывает, — решила я воззвать к логике, которая есть у каждого, пусть даже в небольшом объеме у таких творческих натур как Милка. — Любое существо либо живо, либо отъехало в мир иной, среднего состояния не случается!
— А кома? — азартно воскликнула Милка. — Вспомни Юрку!
Я вздохнула. Последний муж Милы, тихий, безобидный математик Юра, заболел гриппом и впал в бессознательное состояние. Юрий пролежал почти три месяца, а затем умер.
— Кома и есть среднее состояние, — вещала Милка, — ни туда, ни сюда, застрял между жизнью и смертью!
Я вцепилась пальцами в край стола.
— Хочешь сказать, что Антон купил для своей коллекции водное пресмыкающееся, пребывающее в коме?
— Вилка, ты дура!
— А какой еще вывод следует сделать из твоих слов? — обиделась я.
— Папа приобрел чучело!
— Так ведь оно не живое…
— Дослушай до конца! — взвилась подруга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14