- Моя сестра рожает, орет сильно, а «Скорая» не едет, - объяснила Саня.
- Ну и при чем тут я? - равнодушно продолжал Федор.
- Как же! - растерялась Саня. - Вы - доктор.
- Нет, - рявкнул тот в ответ, - я никакого отношения к медицине не имею, ступай прочь.
Макашова ушла несолоно хлебавши. Потом Федор прогнал Веру Клоткину, у которой ребенка скрутил грипп, и даже пальцем не пошевелил, услыхав, что старуха Локтева сломала ногу. Постепенно пырловцы поняли, что врач не собирается им помогать, и перестали бегать к стоящей на отшибе избушке.
Первое время местное население злилось и разрабатывало планы мести.
- Ничего, - говорили мужики, толпясь на площади у магазина, - человек он городской, руки из задницы растут. Еще придет за помощью, стекло выбьет, или ступеньки сломаются, мы ему все припомним.
Парни злобствовали, а Федор жил себе тихо, не появляясь в деревне. За водой он не ходил, в сельпо не заглядывал, очевидно, привозил себе еду и питье из города. В конце концов негодование аборигенов из стадии нагрева перешло в фазу кипения, мужики решили наказать Федора так, как исстари расправлялись в русских деревнях с неугодными: пустить ему «красного петуха».
Дождавшись, когда врач в очередной раз отъедет в город, Семен Паришков и Веня Козлов, прихватив канистру с бензином, перелезли через забор, приблизились к дому наглого доктора и собрались начать черное дело. Веня шагнул к двери и вдруг дико закричал.
Семен от неожиданности выронил канистру.
- Что? Что случилось?
- Нога, - выл Веня, - ой, как больно.
Семену стало еще хуже, когда он понял, что приятель попал правой ступней в капкан, хитро замаскированный в траве.
Кое-как Паришков дотащил несчастного домой, потом Вену отвезли в больницу. Лежа на носилках, Козлов громко пообещал:
- Ну, погоди, еще встретимся!
Через три дня в Пырловке заполыхали пожары. Пока пожарная команда на красной машине прибыла на место, от двух изб остались головешки. Семьи Козлова и Паришкова потеряли все.
С тех пор Федора начали бояться. Никто больше не лез в его отсутствие не то что в дом - во двор, не обращались к нему за помощью. Живет Федор совершенно один, чем занимается, никто не знает. Уезжает вроде утром на машине в Москву, возвращается ближе к ночи, а может, и нет его вовсе в деревне.
- Он не женат? - спросила я.
- Какая же баба его выдержит, - нахмурилась Лена, - злобный бирюк. Народ к нему за помощью побежал, и вон чего вышло.
Я усмехнулась. С одной стороны, Федора понять можно. Деревенские люди часто бывают излишне назойливы, им неохота тащиться в районную больницу, где придется сидеть часами в очереди и давать терапевту «барашка в бумажке», вот они и надумали решить проблему по-простому, по-соседски. А простота, как известно, хуже воровства. Одна наша общая знакомая, Маша Кривошеева, хирург по профессии, купила себе домик в селе. С самого начала Машута совершила ошибку, помогла какой-то бабке, вскрыла у нее гнойник на пальце. Теперь бедной Кривошеевой нет покоя ни днем ни ночью, к ней таскаются с любой болячкой: просят померить давление, посмотреть горло, взять аспирин. И если вы полагаете, что пейзане несут за консультацию свежий творог, жирное молоко и крупные, двухжелтковые яйца, то ошибаетесь.
Машка ничего не получает даром, все вышеперечисленные продукты она покупает, похоже, с переплатой. Селяне экономны, если не сказать жадноваты, им нравится иметь рядом врача, но платить ему или делать скидку на харчи никто не желает.
Федор оказался умнее и сразу повел себя правильно. В Пырловке его не любят, но, похоже, мужику плевать на общественное мнение. Ужасно, конечно, что он поставил капкан, а потом устроил пожар, но, с другой стороны, деревенские первые решили взять канистру с бензином и спички и полезли на чужой участок.
- Дочери он тоже не имеет? И любовницы? - не успокаивалась я.
- Вроде нет, - сказала Лена, - хотя никто про него ничего толком не знает.
- Вилка! - закричала Томочка. - Я нашла ее!
Смотри!
- Кого? - воскликнула я. - Милу?
- Какую Милу? - удивилась Тома. - Уборную, с унитазом. Иди скорей ко мне. Ей-богу, впервые подобное вижу!
Вспомнив далекое детство, я вылезла в окно и побежала на зов. Тамара стояла перед огромным, раскидистым кустом.
- И где туалет? - поинтересовалась я.
- Там, - подруга ткнула рукой в сторону буйно-зеленого кустарника. - Видишь?
- Нет.
- И я сразу не приметила.
С этими словами Томочка аккуратно отвела в сторону несколько веток, и я выпучила глаза. Внутри куст напоминал шатер. В детстве мачеха Раиса отправила меня на все летние месяцы к своей матери в деревню. Старуха не была мне родной бабкой, но богом данную внучку не обижала, кормила чем могла, изредка мыла в бане и била прутом, если я не хотела помогать ей по хозяйству. Но, несмотря на то, что несколько лет подряд меня отправляли к ней, я никогда не таскала воду из колодца и не делала тяжелой работы. Была просто слишком маленькой, в мои обязанности входило полоть грядки и подметать избу, но и то и другое у меня выходило плохо. А когда я повзрослела, бабка умерла. Сейчас я понимаю, что старуха была мудрой, доброй женщиной - она приютила фактически чужого ребенка. Бабка даже пела мне иногда народные песни, с плохо понятными ребенку словами, ну что-то типа: «Налетели басурманы, всех казаков посжигали». Просто оторопь брала от подобной «филармонии», поэтому в детстве я бабку недолюбливала и боялась. Понимание того, что она для меня сделала, пришло позднее.
Так вот, у сортира во дворе бабки рос точь-в-точь такой же куст, как здесь, и мы с девчонками оборудовали в нем дом. У нас там стоял колченогий табурет, прикрытый куском клеенки, и громоздились охапки сена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15