Хирург изнывал от ожидания.
Заметив носилки с прапорщиком, он тотчас отбросил в сторону папиросу "Лаферм" и натянул черные резиновые перчатки, при виде которых у Пети потемнело в глазах.
– На стол! - крикнул хирург наигранно грубым голосом, таким самым, каким, по его мнению, должен был кричать великий Пирогов на бастионах осажденного Севастополя.
– Ножницы! - услышал Петя над собой ужасный голос, едва только его положили на грубо сколоченный сосновый стол, покрытый клеенкой.
"Боже мой, для чего же ножницы?" - со страхом подумал Петя и жалобно посмотрел на хирурга, который изо всех сил раздувал сизые щеки, шевеля усами, рыжими, как медная проволока.
– Разрежьте ему шаровары! - скомандовал хирург с таким видом, как будто малейшее промедление грозило раненому смертью.
– Умоляю вас… Я сам… - пролепетал Петя и слегка приподнялся на локте, забыв в этот миг, что он ранен.
Не хватало, чтобы искромсали ножницами его шикарные выходные бриджи, которые хирург так вульгарно и пренебрежительно назвал шароварами.
– Что же ты стоишь, как бревно, я не понимаю. Помоги же! - плаксиво сказал Петя своему вестовому, который ни жив ни мертв стоял возле распахнутого входа в операционную палатку, с ужасом ожидая, что сейчас начнут резать его любимого начальника.
Но Чабана в операционную не пустили, и Пете самому пришлось расстегнуться и обнажить перевязку.
– Сапожники! - сказал хирург, разрезая кривыми ножницами промокший окровавленный бинт и с отвращением бросая его в пустое ведро. - Шмаргонцы! Даже перевязать толком не смогли раненого прапора. Зонд!
Он сделал зверские глаза, которые за увеличительными стеклами небольших золотых очков зашевелились, как у рассерженного бычка, и в ту же секунду в его откинутой назад руке очутился зловеще изогнутый, длинный, страшный инструмент с неприятно блестящим никелированным шариком на конце.
– Ой, не надо! - совсем по-детски сказал Бачей. Но хирург не обратил на это внимания и твердо, но в то же время очень легко насквозь проткнул рану гибким зондом.
Петя зажмурился, застонал от тупой боли, которая, впрочем, оказалась не так сильна, как можно было ожидать при виде окровавленного конца зонда с шариком, вылезшим из выходного отверстия раны.
– Болит? - бодро спросил хирург.
– Болит,- бодро ответил Петя и немножко застонал, хотя этого можно было и не делать.
– Но не очень? - пытливо спросил хирург.
– Но не очень, - согласился Петя. - Но все-таки…
– Прекрасно, - сказал хирург, вытаскивая зонд, отчего раненый опять застонал, на этот раз непроизвольно.
Он хотел зажмуриться или отвернуться, но как завороженный не мог отвести глаз от своей сочащейся раны.
– Молодец прапорщик! - сказал хирург, ощупывая Петино бедро со всех сторон. - Кость не задета. Ну, счастлив ваш бог. Могло быть куда хуже.
Услышав, что кость не задета, Петя почувствовал нечто вроде разочарования и даже некоторого испуга.
Но следующие слова хирурга его успокоили.
– Сейчас мы сделаем вам дренаж, и можете отправляться дальше, на эвакуационный пункт. Не будем вас задерживать, тем более, что через час-полтора здесь на одной койке будет валяться по четыре раненых, и мы не будем знать, что с ними делать, куда их девать.
Хирург мотнул своей коротко остриженной медно-рыжей головой в сторону передовых позиций, откуда по всему фронту продолжало грозно перекатываться и греметь, отчего полотняные стены операционной с вделанными в них окошками все время вздрагивали и колебались.
Когда в оба отверстия раны были вставлены рези" новые трубочки - дренажи, приклеены пластырем, закутаны ватой и нога твердо забинтована, Петя вдруг почувствовал такую сонливость, что мгновенно заснул, но сейчас же его разбудил собственный храп.
Теперь он уже лежал на свежем воздухе, в тени под деревьями, и хирург что-то наливал в лазаретную эмалированную кружку из красивой французской бутылки.
– Выпейте коньяку, это вас подкрепит. Мартель. Подарок доблестных союзников.
Петя хлебнул французского коньяка. Едкая пахучая жидкость потекла по его подбородку. Он закашлялся.
– Заешьте, - сказал хирург и сунул прапорщику в рот кусок английской галеты. - Подарок доблестных союзников. И будьте здоровы. Сейчас вам принесут документы, аттестат и все прочее, а я пойду резать людей, видите, публика подваливает. Горячий будет денек! - прибавил он.
Петя увидел, что все вокруг успело заметно измениться.
В лесу между палатками госпиталя, где совсем недавно было еще безлюдно, теперь, откуда ни возьмись, появилось множество раненых - солдат и офицеров.
Они притащились сюда с передовой линии пешком или, в лучшем случае, были принесены на носилках, которых, как это всегда бывает во время больших сражений, не хватало.
Раненые лежали, сидели и стояли в сухой, жаркой тени небольших карпатских сосен, ожидая очереди на перевязку или операцию.
Со своими измученными, запылившимися лицами и окровавленными, промокшими перевязками они не произвели на Петю никакого впечатления. За время службы в действующей армии он уже успел достаточно насмотреться на раненых.
А главное, он сам был ранен, и это как бы давало ему моральное право не обращать внимания на чужие страдания.
Глядя на них, он только лишний раз убеждался в том, что ему сегодня во всех отношениях повезло.
Был бы он ранен часом позже, неизвестно еще, достались ли бы ему носилки, сделали бы ему так быстро и так тщательно перевязку, напоили бы его французским коньяком, а главное, эвакуировали бы его в тыл с такой, в сущности, пустяковой раной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14