Во всем этом был свой уют, и как-то раскованно и печально думалось о России. О прекрасных абстракциях и унылой обыденности. О минувшей «оттепели», когда они, едва начавшие бриться, жадно дышали воздухом пере­мен… Настроение согласно пословице: «Отойдем да по­глядим, так ли мы сидим». Не так сидим, не так. Будет ли просвет? А большая вода неторопливо совершала свой путь, отливая холодом, донося запах тины и стрекот моторки.
Спешить не хотелось. Не хотелось снова проделывать восемь остановок туда и восемь обратно.
Он переночевал в Доме колхозника и явился к синему домику утром. Предъявил костюм соседям, которые видели в нем Яшу. Записал их показания, что с тех пор вестей о нем не имели. Завернул костюм и опечатал заимство­ванной в сельсовете печатью.
– Да что с Яшей-то случилось? Скажите же! – в какой уж раз приступала к нему Сахарова, волнуясь и прижимая крупные кулаки к груди.
– Вас известят, – повторял Знаменский, потому что не мог объяснить (да она и не поверила бы), что ровно ничего он не ведает ни про Яшу, ни про костюм, ни про чемодан из камеры хранения.
Он просто запишет показания всех, кто назван в отдельном требовании, – здесь и в старинном городиш­ке на триста километров южнее, – составит все нужные протоколы и опечатает все, что имеет отношение к Яше. Постарается отыскать девушку Веру и выяснит, когда она в последний раз ездила на Север к замужней сестре, а школьного приятеля Яши прощупает насчет алиби в 20-х числах прошлого месяца. И все документы и вещи отошлет наложенным платежом в Мурманское УВД тов. Абрикосову. Там знают о Яше правду. Или пытаются узнать.

* * *
Томин поспел в суд к той стадии, когда обвиняемые уже выслушаны, и теперь задают свои вопросы адвокаты и прокурор. Зал был битком, в воздухе густело напряже­ние.
Худой и бледный прокурор – наверно, язвенник, – бился с подсудимым Преображенским.
– Вы утверждаете, что оклеветали Шахова на предва­рительном следствии?
– Именно так. Совесть заговорила! – отрапортовал Преображенский, преданно глядя на прокурора.
– Но почему она заговорила, только когда вы озна­комились с делом?
– А что в этом плохого?
– Отвечайте прокурору! – одернул судья и, не дожи­даясь, чтобы вскочивший адвокат заявил ходатайство, сказал ему: – Отвод вопроса как несущественного. Не удовлетворяю.
– Я еще ничего не успел… – слегка смешался адво­кат,
– Но я вас правильно понял? – и судья напомнил Преображенскому: – Ответьте прокурору!
Преображенский четко произнес затверженный текст:
– Да, именно когда я ознакомился со всем делом, все обдумал, то я пришел к выводу, что мы на Михаила Борисовича напрасно клевещем. И я рад, что остальные тоже…
– Ваши радости суд не интересуют, – отрезал су­дья. – Еще вопросы?
Ознакомился со всем делом – то есть впервые встре­тился с адвокатом. Он встретился, прочие встретились. Каждый со своим адвокатом. Потом адвокаты встрети­лись. Потом опять с обвиняемыми. И столковались.
Вполуха слушая вариации на тему: Шахов невиновен, главарем был беглый Шутиков, – Томин соскользнул мыслью на Силина. Почему он ринулся рвать сигнализа­цию? Неверно истолковал инструктаж? Куда бы он – только-только «от хозяина» – делся с каракулевыми манто? Надо по меховщикам полазить. Кто придумал шубки украсть, тот наверняка готовил и рынок сбыта. Между прочим, сел этот битюг за драку с телесными поврежде­ниями, хулиганство и сопротивление власти. В колонии сошелся с рецидивистами, кого-то изувечил, и ему доба­вили срок. Но все-таки ждала его некая женщина в Днеп­ропетровске.

* * *
В последующие трое суток время Томина делилось между залом суда, где толкли ту же воду в ступе, и мелкой беготней вокруг Силина. В промежутках между тем и этим он подбирал накопившиеся хвосты, а в проме­жутках между промежутками посещал Зину.
– Вот следы твоего любимого «Москвича», – говори­ла она, раскладывая еще влажные фотографии.
– Ага, сдается, Силин прибыл на склад именно на нем. Просто так на пустырь кому надо заезжать?
– Гляди, здесь машина остановилась, кто-то вылез и переминался с ноги на ногу.
– Следочки изящные. Не чета силинским. У шин есть своя индивидуальность?
– У всего есть индивидуальность, Шурик. Трещинки, ссадины. Но не обходить же гаражи с микроскопом. Дашь машину – скажу, та ли.
– Небогато у тебя, – поддразнивал Томин. – А что насчет владельца изящной обуви? Я не говорю – адрес, но хоть год рождения, например. Или – холост, женат. Неужели не можешь?
– Шурик, поосторожнее! Я тебе еще пригожусь! Пусть твой Силин завяжет мне несколько узлов. Когда человек завязывает узел – это я тебя просвещаю…
– Большое спасибо.
– …то узел с точки зрения криминалистики нередко индивидуален почти как почерк.
С Силиным он держался ровного доброжелательного тона, хотя тот не желал раскалываться.
– Я с вашим братом разговаривать не нуждаюсь! По­садили – все! Кончено! – то и дело норовил сорваться на крик.
– Уймитесь, Силин. Горло поберегите.
– Да об чем говорить? Что надо, я рассказал.
– Что ночью залезли? Что взяли шубы? Редкая откро­венность. Если б не признались, мне бы в жизни не догадаться!
– Веселый вы человек, гражданин начальник.
– Работа такая – смешная. Вот, скажем, вы. Освобо­дились, собирались к своей Галине Петровне. Нет, вдруг двинули в столицу, где у вас ни кола ни двора. Говорите, в одиночку пробрались на склад. Смешно? Смешно.
– А тут будет один ответ: катитесь вы и так далее! Ясно?
Томин катился, к вечеру снова забегал в отделение милиции, где содержался Силин, едва помещаясь в КПЗ с одним-двумя пьяными хануриками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20