– Руками не трогать, – предупредил Знаменский.
Пробежав письмо, Томин присвистнул.
– Информированный товарищ! Слушай-ка, история становится занимательной!

* * *
Дней десять спустя – к тому времени, как выделен­ное в отдельное производство дело Шахова прибыло обратно к Знаменскому, – тот получил уже третье таин­ственное письмо. Даже распечатывать не стал, сравнил с прежними конвертами и позвонил Томину и Кибрит.
Она появилась сразу и застала Знаменского над кар­той города, где он отмеривал что-то по линейке. Почто­вые отделения были разные, но район отправления при­мерно один.
– Ты знаешь, что вышло с делом Шахова и дру­гих? – поднял он голову.
– Еще бы не знать! Не ожидала, что можно развалить тебе дело!
Кибрит близко принимала к сердцу все, что касалось друзей. Особенно Пал Палыча – так она привыкла его величать с той поры, когда они с Томиным (на три года позже, чем Знаменский) пришли после юрфака на Пет­ровку: она в научно-технический отдел, он в розыск. Пал Палыч, по студенческим временам известный обоим больше визуально, показался столь умудренным, что вызывал почтение. Правда, расстояние скоро сократилось и почтение сменили куда более теплые чувства, но при­вычка прижилась, и только в редкие, особо значитель­ные минуты с языка ее слетало «Павел».
– Я тоже не ожидал, что развалят, – невесело усмех­нулся он; такое случилось впервые, и он болезненно относился к ситуации. – Так вот, до суда я получил письмо. Всего две фразы: «Хочу поставить вас в извест­ность, что Преображенский, Волков и остальные отка­жутся от своих слов и будут лгать. Неужели нельзя их разоблачить?» Во втором письме аноним упрекал меня в бездеятельности. Сегодня принесли третье послание. Все их вручаю тебе, – Знаменский придвинул к ней конвер­ты и листки с текстами.
– Тебя интересуют отпечатки пальцев?
– Отпечатки, машинка – все, что сможешь углядеть. За первые письма я – грешен – хватался руками, с последним поостерегся.
– Ножницы, – распорядилась Кибрит.
Достала из сумочки резиновые перчатки, натянула, взяла письмо за уголок и тонко срезала край конверта.
Как раз подоспел Томин.
– Ба, – сказал он с порога, – новое платье! Ну-ка покажись. Очень и очень!
«Почему я не заметил нового платья? – укорил себя Знаменский. – Почему вообще не замечаю, как Зина одета? То ли это признак равнодушия? То ли, напротив, она мне нравится в любом виде? Так или иначе, следова­ло бы замечать. Вон как ей приятна похвала. Зина ее заслуживает тем более, что шьет обычно сама, да и не больно-то на ее зарплату разгуляешься».
Кибрит извлекла и огласила письмо:
– «Товарищ следователь! Неужели вас не тревожит судьба Шутикова? Человек внезапно пропал по неизвест­ной причине, и сразу на него сваливают чужую вину. Необходимо срочно разыскать Константина Шутико­ва… – она приостановилась, – если он еще жив». Этого еще не хватало! – обернулась она к Пал Палычу. – По­чему ты его вовремя не арестовал?!
– Незачем было. Мелкая сошка.
– Нет, вряд ли, – подал голос Томин. – Ну с какой стати с ним что-то случится?
– Десять дней назад был жив, – сказал Знаменский севшим голосом. – Я разговаривал с человеком, кото­рый его видел в Долгопрудном.
Кибрит ужаснулась его тону.
– Павел! – произнесла она. – Павел… Что происхо­дит? Тебе возвращают дело! Исчезает подследственный!
Знаменский промолчал, она села к столу и нервно принялась за письма. На ощупь и на свет определяла качество бумаги, измеряла отступы, поля, расстояние между строками, в лупу сравнивала шрифты.
– В картотеке неопознанных трупов искали по приме­там? – спросил Томин, понизив голос.
– Пока, слава богу, нету.
– Допускаешь, что его действительно?..
– Допускаю. Понимаешь, есть в этой истории нело­гичность. Положить столько сил, столько хитрости, что­бы вызволить Шахова. А, собственно, ради чего? Ну, направят дело на доследование, мы проведем несколько лишних экспертиз, раскопаем новые факты, рано или поздно найдется Шутиков, и сядет Шахов обратно как миленький на ту же скамью. Отсрочка, не больше. Наш противник не идиот, должен понимать… Но вот другой вариант – Шутиков исчезает. Вообще.
– Например, при обстоятельствах, похожих на само­убийство?
– Хотя бы. Это Шахову хороший шанс.
– Пал Палыч, отпечатки выявлять на всех письмах?
– Было бы роскошно, Зиночка, но ведь первое от­правлено много раньше.
– На такой пористой бумаге старые выйдут еще луч­ше новых. Обработаю-ка я их нингидридом…
– И когда будет готово?
– Дождь не пойдет – так через двое суток.
Томин фыркнул.
Кибрит посмотрела на него строго:
– Если повысится влажность, тогда дольше. Предва­рительный вывод об авторе писем интересует?
Вывод, конечно, интересовал.
– Все три письма напечатаны в домашней обстанов­ке, – неторопливо сказала Кибрит, работа ее несколько успокоила. – Машинка «Москва». Старая, давно не чис­тилась. Напечатано одним лицом. Непрофессионально. Лицо это – женщина. Молодая или средних лет.
– Блондинка, брюнетка? – снова не выдержал Томин.
– В официальном заключении я этого не напишу, но думаю, что брюнетка.
– Зинаида, не морочь голову! – воздел он руки.
– Может, пояснишь ход рассуждений? – предложил более осторожный Знаменский.
Кибрит аккуратно завернула письма в чистую бумагу, сняла перчатки.
– Пожалуйста. Буквы, расположенные в левой части клавиатуры, оттиснуты на бумаге чуть бледнее. У профес­сиональных же машинисток сила удара левой и правой руки практически одинакова. Затем – многие знаки как бы сдвоены. Значит, удар по клавише был не вертикальный, а несколько спереди, подушечкой пальца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20