Левое ухо оттопырено немного сильнее, чем правое, на лбу, как след падающей звезды в ночном небе, – тонкий белый шрам, наполовину скрытый волосами. Не красавец, но такие лица, как правило, нравятся женщинам. Под мешковатой матерчатой курткой угадываются широкие плечи, на правом плече ремень тощей сумки с пожитками, рука с сигаретой ни капельки не дрожит – струйка дыма течет кверху ровно, словно из дымохода в тихий морозный день. Глаза сумрачно поблескивают из затопленных тенью глазниц, уголки рта опущены: у человека, опоздавшего на похороны собственной матери, мало причин для веселья.Он отвернулся от зеркала и, прихрамывая, вошел в комнату. Здесь все осталось как раньше, за исключением запаха, который был здесь еще гуще, чем в прихожей, да того обстоятельства, что любимое мамино кресло напротив старенького телевизора было сдвинуто в сторону и втиснуто в узкую щель между столом и диваном – видимо, оно мешало установить гроб. Юрий огляделся. Так и есть: центр комнаты свободен, а вот и следы от ножек трех табуреток, на которых стоял гроб, глубоко впечатанные в вытертый ворс старого ковра… И запах, черт бы его побрал!Он рывком раздвинул ветхие от частой стирки шторы и со стуком открыл форточку. В широкий прямоугольный проем хлынул ледяной морозный воздух, показавшийся Юрию чистым и свежим, несмотря на выхлопные газы. Герань на подоконнике вздрогнула от порыва ледяного сквозняка, и Юрий отодвинул ее подальше от форточки, мимоходом заметив, что земля в горшке влажная, – видимо, тетя Маша заходила сюда с утра и полила цветы. Не задумываясь о том, что делает, он стряхнул пепел с сигареты в цветочный горшок и тут же, спохватившись, торопливо присыпал его землей, рассеянно вытерев испачканный палец о полу своей мешковатой куртки. Это было глупо, конечно, но комочек сигаретного пепла в мамином цветочном горшке выглядел кощунственно, словно Юрий всю жизнь ждал момента, когда можно будет без помех стряхивать пепел на корни герани и разбрасывать по углам окурки.Фарфоровая пепельница, выполненная в форме толстой синей рыбы с позолоченными плавниками и широко разинутым белым ртом, отыскалась на подоконнике в кухне. Она стояла здесь всегда – с тех пор, как ее в незапамятные времена подарили отцу сослуживцы. В ней всегда было полно окурков, но теперь она сияла чистотой, и Юрий раздавил в ней сигарету со смутным чувством вины.Он вернулся в комнату и наконец-то сбросил с плеча ремень сумки. Лежавший на дне сумки пистолет глухо брякнул о паркетный пол.– Я вернулся, – громко сказал Юрий.Пустая однокомнатная квартира ответила ему глухой ватной тишиной, которая поглотила его голос. Бренчавшее этажом выше неумелое пианино и время от времени раздававшийся негромкий металлический стук по трубам парового отопления только подчеркивали эту тишину. Юрий нарочито громко вжикнул “молнией” куртки и бросил осточертевшую хламиду на диван. Нужно было что-то делать с этой тишиной, разительно контрастировавшей со стремительным движением, все еще происходившим внутри его. Он все еще ехал, трясся по бездорожью на продырявленной пулями “Ниве”, маялся в расковырянном прямыми попаданиями терминале аэропорта, ожидая разрешения на вылет и проклиная погоду, летел в содрогающейся от рева двигателей жестянке транспортного самолета и снова несся на машине, на сей раз по забитому транспортом четырехполосному шоссе, а потом по городу, по знакомым улицам и бульварам, уже зная, что безнадежно опоздал, но продолжая торопить и без того нарушающего все мыслимые правила и ограничения таксиста…Он подошел к телевизору и щелкнул клавишей. Пока старенький черно-белый “Рекорд” нагревался, Юрий сходил на кухню за пепельницей, вынул из кармана куртки сигарету и боком подсел к столу. Выдвинуть на прежнее место мамино кресло и сесть в него он почему-то не отважился.Темно-серый экран телевизора наконец осветился изнутри, и на нем, как на фотографии, постепенно проявилось изображение. На грязной, изрытой колесами и гусеницами обочине грунтовой дороги среди островков подтаявшего снега догорал, завалившись боком в канаву, грубо размалеванный камуфляжными пятнами подбитый БТР. Вокруг бродили хмурые небритые люди в пятнистых комбинезонах. У одного из них к поясу была пристегнута каска, и только по этой каске Юрий определил, что это свои. Звука почему-то не было, но Юрию с лихвой хватало изображения. Он бросил незакуренную сигарету на стол, вскочил и поспешно повернул старомодный переключатель программ.Здесь, судя по всему, шел какой-то боевик. Звука по-прежнему не было, а на экране какие-то потные люди хлестко лупили друг друга ногами, руками и различными твердыми и угловатыми предметами. Потом экран заполнило искаженное смертельным ужасом лицо с прижатым к щеке чуть пониже левого глаза кривым лезвием ножа. Сверкающее острие глубоко вдавилось в кожу, под ним выступила казавшаяся в черно-белом изображении темно-серой капля крови и тяжело скатилась по щеке, как невиданная кровавая слеза. “Совсем как меня, – подумал Юрий. – Тогда, в самом начале. Если бы не подоспел Сашка с ребятами… А может, было бы лучше, если бы они не подоспели?"Он выключил телевизор. Тишина и пустота снова навалились на него, словно только того и ждали. Он закурил, прихватил со стола пепельницу, поднял с пола сумку и отправился на кухню. Здесь он расстелил на столе газету, отыскал в шкафчике масленку, которой пользовалась мама, смазывая свою старенькую швейную машину, и, порывшись в сумке, вынул оттуда пистолет – громоздкий десятизарядный “маузер”
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16